Книга Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства - Патриция Мойес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но возле кровати тети Доры Вайолет Мансайпл нашла не только брошюры. Было еще несколько пожелтевших экземпляров «Буголаленд таймс» двадцатилетней давности и последнего номера прошлого года с огромным заголовком на первой полосе «НЕЗАВИСИМОСТЬ!!». На полях старушка написала: «Бедняжки. Да смилуется над ними Господь!»
Отмеченный абзац в номере годичной давности сообщал об отставке в связи с состоянием здоровья Его Преосвященства Эдвина Мансайпла, горячо любимого народом Буголаленда независимо от расы и вероисповедания. Двадцатилетней давности газета вроде бы не имела raison d’être[44] в этой коллекции, пока Генри не заметил небольшой абзац, пером тети Доры не отмеченный, где сообщалось о трагической гибели мистера Энтони Мэннинг-Ричардса и его семьи в автомобиле, сорвавшемся в пропасть при попытке преодоления печально знаменитого перевала Оквэйб в восточном Буголаленде.
Тиббету трудно было поверить, что тетя Дора действительно подготовила для него эти вырезки. Скорее, вспоминая сентиментальный рассказ Эдвина, он решил, что она их хранила как память о своем несостоявшемся браке.
Последним предметом были листы писчей бумаги, сколотые ржавой булавкой. Текст был написан характерным почерком тети Доры – энергичной женщиной средних лет, но лиловые чернила с годами выцвели. Сверху содержалась надпись:
«Копия письма, написанного доктором Уолтером Томпсоном из Крегуэлла для моего племянника Джорджа Мансайпла по поводу смерти его отца, моего брата Огастеса Мансайпла, М. А.». Ниже шли слова тети Доры, написанные недавно менее уверенной рукой: «В случае моей смерти я хотела бы, чтобы это письмо передали моей внучатой племяннице Мод Мансайпл. Таково было бы, без сомнения, последнее желание ее деда».
Сильно заинтригованный, Генри открыл сам документ. В заголовке стоял тот адрес, по которому сейчас жил доктор Алек Томпсон. Текст был таков:
«Дорогой Мансайпл!
Читая это письмо, Вы уже будете в курсе трагических событий – аварии и последовавшей за ней смерти Вашего отца. Я могу лишь выразить свои глубочайшие соболезнования Вам и миссис Мансайпл.
Как Вы, вероятно, знаете, мне выпал печальный долг ухаживать за Вашим отцом в последние его часы, и не может быть сомнений, что он хотел передать Вам нечто, для него важное. Поскольку речь его была неясной, я записываю этот разговор, пока события свежи в моей памяти, чтобы Вы могли судить о последних желаниях «Директора».
В полдень его привезли в больницу, он находился без сознания, но пришел в себя в три часа пополудни, когда я находился в его палате. Первая мысль у него, что понятно, была о его старом друге Артуре Прингле. Он произнес «авария», несколько раз, с усиливающимся нажимом, а потом спросил: «Что с Принглом?».
Артур Прингл был, конечно, к тому времени уже мертв – погиб на месте аварии, но я счел, что подтверждение этого факта могло бы повредить здоровью больного, и потому уклонился, сказав нечто о его тяжелых травмах. На это мистер Мансайпл резко ответил: «Он выживет?» – и когда я заколебался, он сказал: «Не дурите меня, Томпсон. Артур мертв?»
Я был вынужден признать правду.
Эта весть очень сильно расстроила мистера Мансайпла. Он несколько раз повторил слова: «мертв» и «Прингл». Глаза у него были закрыты. У меня возникло впечатление, что он сосредотачивается: точно такое же выражение лица у него наблюдалось при сражениях с кроссвордом. И еще, Директор быстро терял силы – вероятно, не совсем осознавая. Потом он открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:
«Томпсон».
«Да, мистер Мансайпл?» – ответил я.
«Отошлите всех. Хочу говорить с вами».
В палате не было никого, кроме сестры, но все же я попросил ее подождать за дверью. Тогда мистер Мансайпл сказал:
«Джорджу сказать. Очень важно. Надо сказать Джорджу».
Я осторожно напомнил, что вы на другой стороне земного шара. Это, видимо, вызвало его раздражение, и он сказал:
«Знаю, знаю. Надо сказать Джорджу».
Раздражение его утомило, и молчание затянулось. Наконец он слабым голосом заговорил:
«Сказать Джорджу. Томпсон, скажите Джорджу: дом, дом».
«Грейндж? Что именно?»
«Не продавать… дом… – произнес он совершенно твердо. – Никогда. Джорджу скажите…»
К этой минуте он очень ослабел, и снова наступило долгое молчание. Дыхание стало затрудненным, он пробормотал несколько раз:
«Ад… здесь…»
«Мистер Мансайпл, об аде вам еще думать слишком рано, и уж во всяком случае он не здесь. Мы вас вылечим».
На это Директор открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Чистым и громким голосом он произнес:
«Вы всегда были набитым дураком, Томпсон».
И, как будто это напряжение отняло у него последние силы, он лишился сознания и более в себя не приходил.
Смерть наступила в 16:37. Вряд ли я должен добавлять, что этот случай меня сильно взволновал, и не в последнюю очередь – из-за предсмертных слов мистера Мансайпла.
С глубочайшим сочувствием,
Искренне ваш,
Уолтер Томпсон».
Генри прочел этот документ несколько раз. С кровати донесся сонный голос Эмми:
– Ты вообще спать собираешься?
Инспектор встал.
– Есть сумасшедшая мысль, – сказал он. – Но она может оказаться верной.
Из Кингсмарша позвонили в восемь утра, когда Генри скреб перед зеркалом покрытое пеной лицо. Он быстро смыл мыло и спустился к телефону.
Голосом, тщательно лишенным любопытства, сержант Даккетт прочел результаты лабораторного анализа. Содержимое аптечного пузырька и высохшие следы на стакане тети Доры были идентичны: они состояли из лимонного сока, сахара и воды с небольшой добавкой солей барбитуровой кислоты – которые обычно входят в снотворные таблетки. Поблагодарив сержанта, инспектор повесил трубку.
Вернувшись к себе, он снова намылил лицо с необычной для себя энергичностью.
– Спешишь? – спросила Эмми.
– Да. Кажется, нащупал что-то. Надеюсь только, не слишком поздно.
– Ты куда? – спросила Эмми, но он уже вышел.
Первым делом Генри заехал к доктору Томпсону, который ответил на поставленный вопрос и согласился предпринять некоторые действия. Инспектор его поблагодарил и поехал в следующую намеченную точку.
Крегуэлл-Лодж выглядел недружелюбно. Шторы плотно задернуты, двери заперты на засов. Тем не менее после долгих звонков наконец появился Фрэнк Мейсон, небритый, зевающий, и явно страдающий простудой.
– Чего нужно? – спросил он нелюбезно и зашелся в приступе кашля.
