Книга Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Вслух он заметил:

– Если кто-то и должен знать больше других о великой матери и ее галлиях, так это ты, Сципион. В конце концов, ведь это ты официально приветствовал их прибытие в город и принял в дар Черный камень.

Черный камень являлся даже более важной святыней нового храма, чем статуя богини. Говорили, будто он упал с неба, а в его очертаниях, при наличии воображения, можно было увидеть нечто вроде грубого, отвлеченного образа беременной женщины, без индивидуальных черт. Черный камень тоже был не похож ни на что, ранее почитаемое в Риме, но когда галлии из фригийского города Пессин предложили его в качестве дара, вместе с просьбой разрешить в Риме почитание Кибелы, в Сивиллиных книгах отыскали стих, который призывал римский народ принять этот дар и приветствовать новую богиню.

Каким бы ни был сам этот культ в религиозном смысле, появление храма Кибелы в Риме имело определенное политическое значение. Люди прозорливые, такие как Сципион, считали, что будущее Рима теперь связано с Востоком. Покончив с угрозой со стороны Ганнибала, римляне обратили свою энергию на то, чтобы сокрушить Филиппа Македонского, и добились этого с помощью Фригии. Принятие Римом великой матери призвано было укрепить его узы с новым союзником. Когда Черный камень был доставлен на корабле из Остии, в Сивиллиных книгах отыскался стих, из которого следовало, что принять святыню надлежит величайшему из римлян. Естественно, что этой чести был удостоен Публий Корнелий Сципион Африканский.

Может быть, потому что задумался о галлии и принесенной им жертве, Кезон коснулся золотого фасинума, висевшего на его шее. Много лет тому назад он засунул куда-то эту реликвию и практически забыл о ней, пока случайно не наткнулся на нее, разбирая шкатулку со старыми вещами. Блеск золота привлек его внимание, и Кезон, повинуясь порыву, решил снова надевать амулет по особым случаям, как делали его предки. Прикосновение к фасинуму повлекло за собой новую череду мыслей.

Он прокашлялся и как бы ненароком сказал Сципиону:

– Все эти новые религии, которые хлынули в Рим, – некоторые официальные, некоторые неофициальные… Что ты думаешь о так называемом культе Бахуса? Говорят, будто посвященные в него участвуют в мистериях, которые сулят экстатический выход из материального мира.

Сципион глянул на него искоса и поднял бровь.

– Культ Бахуса противоречив, и это еще мягко говоря. Разумеется, я, как и все, слышал о нем. Судя по всему, это ветвь греческого культа, который почитает бога вина и безумия. Насколько можно верить всему тому, что рассказывают о мистериях, мне неизвестно. Зато точно известно, что государством этот культ не признан.

– Значит, он незаконный?

– С юридической точки зрения – нет, я думаю. Но, судя по тому, что я слышал, эти пресловутые экстатические обряды есть не более чем пьяные оргии, где поощряются все виды плотского соития. А еще… – Сципион понизил голос, – чтобы быть посвященным в этот культ, мужчина должен подставить инициирующему жрецу свой задний проход, словно малолетний раб! А еще говорят, будто вся эта религия есть не более чем прикрытие для шайки преступников, а ее так называемые жрецы и жрицы – это мошенники, шантажисты и даже убийцы.

Сципион глубоко вздохнул.

– Мой тебе совет, Кезон, держись подальше от всякого культа, не имеющего официального статуса, особенно от культа Бахуса.

– Да, конечно, – пробормотал Кезон и торопливо сменил тему. – Знаешь, я ведь стал дедушкой.

Сципион улыбнулся:

– Слышал. Поздравляю тебя!

– Моя дочь сделала хорошую партию, выйдя замуж за молодого Менения. Никто другой не мог бы подарить ей более красивого ребенка. Жалею только о том, что моя жена не дожила до этого и не увидела маленькую Менению.

– Да. Я был опечален, узнав о смерти Сестии.

Кезон пожал плечами:

– Откровенно говоря, я никогда не был ей таким уж хорошим мужем. Как, впрочем, и хорошим отцом Фабии. Зато роль деда, похоже, прекрасно мне подходит. Души не чаю в Менении, так ее люблю, как никогда не любил ее мать или бабушку. Ну а как ты, Сципион? У тебя ведь недавно родилась дочь?

– Да. И если ты думаешь, что твоя любовь к Менении ни с чем не сравнима, тебе стоило бы посмотреть на меня рядом с Корнелией.

Кезон кивнул:

– Любопытно, что твоя дочь и моя внучка примерно одного и того же возраста.

– Может быть, они смогут стать такими же подругами, какими друзьями были мы с тобой, Кезон.

– Мне бы хотелось этого, – сказал Кезон. – Очень хотелось бы.

Он в упор смотрел на Сципиона. В его каштановых, теперь коротко остриженных волосах поблескивали седые нити, в огрубевших чертах лица не осталось ничего мальчишеского, кроме, может быть, появлявшегося, когда он смеялся, юношеского блеска в глазах. Одной из причин, побудивших Кезона попросить Сципиона сесть в тот день рядом с ним в театре, было огромное удовольствие, которое доставлял ему вид смеющегося Сципиона.

Их отвлек звук аплодисментов и волна движения. Многие зрители непроизвольно встали со своих мест. Плавт только что вошел в театр и направлялся к пустому месту рядом с Кезоном. В свои шестьдесят три года драматург из Умбрии считался великим старейшиной римской сцены. Зрители знали его в лицо и стоя приветствовали овациями.

Только галлии не узнали его. Они озадаченно переглянулись, потом тоже встали и неуверенно присоединились к аплодисментам.

Плавт обнял Кезона, затем обменялся приветствиями со Сципионом. Они втроем сели, и рукоплескания постепенно стихли.

– Итак, мой плоскостопый друг, какая сегодня пьеса? – спросил Сципион.

Плавт пожал плечами:

– О, пустячок, который я назвал по имени главного персонажа, остроумного раба. Она называется «Псевдол».

– Пустячок? Это твой шедевр! – заявил Кезон.

– Произнесено с убежденностью, которую следует ожидать от владельца труппы! – Плавт рассмеялся. – Должен признаться, местами диалог искрит, но не так блестяще, как могут сверкать слова в реальной жизни. Я имею в виду, Сципион, тот диалог, который состоялся у тебя с твоим старым недругом Ганнибалом, когда вы встретились лицом к лицу в ходе твоей недавней миссии на Востоке, если верить слухам. А можно верить этим слухам?

Сципион уже рассказал эту анекдотичную историю Кезону, когда они встретились возле театра, но охотно повторил ее снова.

– Это правда. Будучи в Эфесе, я узнал, что Ганнибал тоже случайно там оказался, и договорился встретиться с ним. Наши лазутчики говорят, что он годами странствует по Востоку, предлагая свои услуги любому царю, желающему бросить вызов Риму. Это все из-за того злосчастного обета, который был дан им его отцу: пока Ганнибал дышит, он не перестанет умышлять против могущества Рима. Однако среди владык Востока желающих воевать с нами не находится, и он, при всей его славе, уже превращается чуть ли не в посмешище.