Книга Русская сказка. Избранные мастера - Коллектив авторов

Овсянников, как, што, откуда они. Потом велел их накормить, а спать отвести в пустую комнату — рядом с Колиной спальной.

Понапёрлись старички в куфве, отвели им спальну; а дверь стеклянна в Колину комнату, и занавеска не плотно задёрнута. Лежит Коля на постели и читает газеточку. Читал, читал — вдруг, монахи слышут разговор — двое. Смотрют в крайчек: один монах узнал княгиню. Княгиня! Костентин Павлыча жена!

Ну, они там начинают любезничать, цалаваться, миловаться. Выпили вина хорошего и ложатся вместе на одну кровать. Монах етот, который узнал княгиню, говорит своему товаришшу: «Это ведь уголовное дело! Ему голову снимут, да и нам попадет на веники! Надо будет ето дело донести!» — «Да што ты», говорит другой монах: «люди молодые. Што нам до их, пущай их себе тешутся. Ни етот, дак другой!» — «Нет, мне жалко Костентин Павлыча, человек он такой добрый. Я ему это дело представлю». — «А я не советываю в эти дрязги лезть». — «Нет, она замужняя жена, зачем она мужа страмит?»

Ну, поговорили монахи, уснули. Когда Коля утомился от наслажденья и тоже заснул крепко, она скрылась под койкой, и он не знал, как она приходит, как уходит: доски так полно пригнаны, што ничего не заметишь: западня на пробках поставлена — ни скрипу ни стуку. Да ему и не до того было: — придет она к сонному, обоймет его и лобзает, губы огнем жгут. Женщина она жирная, здоровая была; грудь эта у ней, задо́к — так ходуном и ходит. Придет она, дверь на крючке и уйдет — тоже.

На утро монахи проснулись, собрались, и айда по городу на построение храма стрелять. Идут это монахи булеаром, и видют: на встречу идет Костентин Павлыч, из золотой роты два солдата с ним. Костентин Павлыч веселый, разговорчивый. Ну, монах говорит: «Сечас представлю ему всю историю». — «Ну, брось», говорит товарищ: «пойдем в эту улицу. Так он и поверит тебе. Это не шутка. Захватют нас, голубчиков, за такие речи, и света божьего не увидишь!» — «А я хочу», говорит: «доказать фактично. Я добра человеку желаю: за добро худом не платят».

Один монах завернул уличку и пошол себе в другую сторону, а этот прямо идет на встречу. Не дошол эдак сажени две: «Здравствуйте, ваше императорское величество!» — «Здравствуй отец!» (он немножко пригну́шивал). Он к нему и тихонько говорит! «Сказать вам надо, тайность есть, отойдите немного от этой службы!» Костентин Павлыч повернулся к солдатам: «Отойдите прочь! Ну?...» — «Прошлой ночью, ваше величество, у Овсянникова такая случилась фирма»... — «Говори, што, только не ври, а то голову долой!» — «Вот што: ночью у Овсянникова приёмыша ваша жена была — и видели мы всю эту историю со своим товарищем».

Аж из лица изменился Костентин Павлыч и верит и не верит. «А где вы», говорит: «ночевать будете с своим товарищем?» — «А там же опять там», говорит монах. — «Так как же ты можешь мне доказать фактично, што моя жена у полюбовника свово была?» — «А пойдемте, ваше величество, севодни с нами и все увидите. Только вы замаскируйте — возмите из маскарада одёжу такую, штобы вы были бытто наш третий товарищ». — «Ну пойдёмте — да не ошибитесь только, а то зарублю вас, старых псов, тут же!» — Живо это солдаты достигают другого монаха. «Идем!» говорят. Струсил тот: «Ну», думат: «сказал старый пес!» Приводют его назать, спрашивает Костентин Павлыч: «Ну как, вы видели чудо какое?» — «Да видели!» «Деваться некуда». «Можете доказать?» — «Да, можем доказать, ваше величество, может быть минуете, ну, ночи две-три, а увидите».

Заходют оне в маскарад, выбрали ему монашенскую пантию, обрядили его монахом, также запечатану коробку повесили, гля сбору бытто. Завернули на куфню, накормили их там, пошли в свою комнату. Пришли там, разместились, поразговаривали, стали укладываться спать на постель. Костентин Павлыч тоже ложится с монахами спать. А Коля там задёрнул это занавеску, она не задернулась — молодое дело; лёг, читат газеточку, али там книжку. Читал читал, заснул, и книжка на пол упала, и через некоторе время появляется она, будит его: «Вставай! што спишь?»

Услыхали монахи — к занавесочке. Смотрют: княгиня пришла. Костентина Павлыча подзывают: «Так што, ваше величество, убедиться можете. Только вы пожалуста будьте спокойны, штобы у их подозрения никакого не вышло». Ну он как взглянул, ну видит: его жена с молодым человеком — грудь эта у ней вся голая, цалует его, он её облапил через пояс. Ну видют монахи, што прямо трясёт его, как лихорадка — опять ему: «Ну, ваше величество, уж будьте покойны, штоб не заметили!» Все смотрел, все видел, пока она ушла, — ну што же при огне валяли на виду. Просто его колотило, а монах все ему: «Уж пожалуста, ваше высочество, потерпите!»

Так прошла эта ночь. Он видел, как она до гола разделась, как на койке его каталась, как любились, как потом заснул её любовник, как оделась опять; видел, как она под койку улезла, только не видел, как пришла. Когда она улезла под койку, он сказал монахам: «Ну, вы оставайтесь, а я уйду». Переоделся живо, выбежал из дому, крикнул извощика. Подъежжат это он к банку, и она из банку. «А, здрасти, вы што тут делате?» — «Да вот положить драгоценности приежжала». Он ей — намекать, што мол не видел тебя ни в банке и ни с фрелинами — да што там, нашла отговорки.

Заскакивает он тогда к касиру: «Позвольте вас спросить моя жена зачем поздним вечером заходит к вам?» Тот — туда-сюда, хотел отвечать. «Она вот в таки часы у вас, здесь бывала и опять вот от вас вышла?» — «Да она клала в кассу». — «А-а, в кассу!» — берет жандармов, левольвер к носу: «Открой ходы!» Ну тот туды-суды — деваться некуда; открыват западню (и никак её нельзя заметить, вот как чисто сделано) — открыват — через два квартала проход. Он опустилса, прошел до самой спальни; там лесенка.

Тогда он идет в Сенат и заявляет, штобы, арестовать строгим арестом етого сына Овсянникова и посадить в ка́рец, в одиночку. Стража ета мигом туда; ну а тот только встает с постели. Заходят: «Вы арестованы!» — Не знаю, как теперь называются, — ду́хи раньше. Он было: «В чем дело, да што?» — «Ну, не разговаривать!» В подштанниках, в рубашке в темную повозку и давай наворачивать.