Книга Пан Володыевский - Генрик Сенкевич

Ветер налетел внезапно, словно хищная птица, он гнул к земле кусты кизила и крушины, срывал листья и яростно их расшвыривал, а затем вдруг стихал, словно в землю уходил. И в минуты такой тишины слышно было в клубящихся тучах зловещее хрипенье, шипенье, шум, словно собиралось в них сонмище громов и готовилось к битве; глухо ворча, возбуждали в себе громы ярость и гнев, прежде чем взорваться и в исступлении грянуть на перепуганную землю.

— Гроза! Гроза идет! — шептали друг другу драгуны.

Гроза близилась. Становилось все темнее.

Но вот на западе, в стороне Днестра, прогремел гром и со страшным грохотом покатился по небу куда-то к Пруту; там умолк на мгновенье, но тут же снова громыхнул, обрушился на буджакские степи — и грянул раскатом по всей линии горизонта.

Первые крупные капли дождя упали на обожженную траву.

В эту минуту перед драгунами встал Нововейский.

— На конь! — крикнул он громовым голосом.

И, не мешкая ни минуты, ринулся вперед во главе полуторасот всадников.

Выехав из зарослей, он соединился возле табуна с остальными своими людьми, следившими, чтобы никто из табунщиков не ускользнул украдкой в табор. Драгуны в мгновенье ока окружили табун и по примеру татарских табунщиков с диким воплем помчались во весь опор, гоня впереди себя оглушенных лошадей.

Вахмистр держал на аркане Элиашевича и кричал ему в ухо, усиливаясь перекричать грохот грома:

— Веди, сукин сын, да прямиком, не то прирежу!

Тучи меж тем опустились так низко, что почти уже касались земли. Вдруг полыхнуло будто жаром из печи и сорвался бешеный ураган; ослепительный свет разорвал темноту, грянул гром, еще и еще раз, в воздухе запахло серой, и снова воцарилась тьма. Ужас объял табун. Лошади, подгоняемые сзади дикими окриками драгун, неслись, раздув ноздри, разметав гривы, едва касаясь земли; гром не умолкал ни на минуту, ветер выл, а драгуны гнали как безумные в этом вихре, в этом мраке, среди грохота, от которого земля, казалось, вот-вот треснет, сами гонимые бурей и местью и в пустынной этой степи подобные страшному хороводу призраков или злых духов.

Пространство убегало перед ними. Вожатый был им без надобности, табун несся прямо к стану татар, который был все ближе и ближе. Но прежде чем они достигли его, гроза разбушевалась с такою силой, словно небо и земля обезумели. Весь горизонт запылал живым огнем, при свете его они уже издали увидели стоявшие в степи шатры; мироздание сотрясал грохот громов; казалось, клубы туч вот-вот сорвутся с неба и обрушатся на землю. И в самом деле, хляби небесные разверзлись, и потоки дождя стали заливать степь. Лавина дождя заслонила свет, на несколько шагов ничего не было видно вокруг, с раскаленной солнечным жаром земли поднялась густая мгла.

Еще минута, и табун, а с ним и драгуны достигнут стана.

Но перед самыми шатрами табун вдруг в диком переполохе разбежался в разные стороны; в этот момент из трехсот грудей вырвался страшный крик, триста сабель засверкало от огня молний, и драгуны ворвались в шатры.

Татары перед началом ливня видели в свете молний близящийся табун, но никому не пришло в голову, сколь страшные гонят его табунщики. Удивило и обеспокоило их, что табун гонят прямо на шатры, и они подняли крик для устрашения лошадей. Сам Азья сын Тугай-бея, приподнял полотняный полог и, несмотря на дождь, вышел наружу, изобразив гнев на грозном своем лице.

Но как раз в эту минуту табун разбежался, а в дождевых потоках и во мгле зачернелись какие-то фигуры — было их много больше, нежели табунщиков, — и загремел грозный крик:

— Бей, убивай!..

Ни на что уже не было времени, даже на то, чтобы подумать, что случилось, даже на то, чтобы испугаться. Людской смерч, куда как страшнее и яростнее грозы, обрушился на табор.

Прежде чем Тугай-беевич успел попятиться в шатер, некая сверхчеловеческая сила подняла его от земли; он почуял вдруг, что его сжимают в страшных объятьях и что от этих объятий гнутся его кости, трещат ребра; спустя мгновенье он увидел как бы в тумане лицо, которому предпочел бы лик дьявола, и потерял сознание.

А тем временем закипела битва, вернее, жестокая резня. Гроза, темень, внезапность нападения неведомых людей, несущиеся кони — все это лишило татар возможности сопротивляться. Безумство страха охватило их. Никто не знал, куда бежать, где скрыться, у многих не было при себе оружия, многих нападение застигло во сне, и, одуревшие, ополоумевшие от ужаса, они сбивались в кучи, падали, давя и топча друг друга. На них напирали грудью лошади. Их секли сабли, топтали копыта. Ураган не так ломает и крушит молодую чащу, волки не так вгрызаются в отару очумелых овец, как это делали драгуны.

Безумие одних и ярость, жажда мести других ширили размеры поражения. Потоки крови смешались с дождем. Татарам чудилось, будто небо валится на них и земля разверзается у них под ногами. Грохот грома, грозовые раскаты, шум дождя, мрак, ужас грозы — все это жутким эхом вторило резне. Кони драгун, тоже охваченные страхом, бросались как безумные в людскую гущу, в прах разнося ее, ломая, устилая трупами землю.

Наконец небольшие кучки людей обратились в бегство, но, ошалев до умопомраченья, бежали не вперед, а по кругу, обежав поле боя, сталкивались, как две встречные волны, падали и шли под меч.

Наконец остатки их были полностью рассеяны, бегущих преследовали и секли без пощады, не беря пленных, пока рожки в лагере не протрубили отбоя.

Трудно представить себе набег более неожиданный, и поражение более страшное вообразить невозможно. Три сотни человек разогнали на все четыре стороны рать почти в две тысячи отборнейших конников, воинским уменьем значительно превосходившую обыкновенные чамбулы. Большая часть их лежала скошенная в лужах дождя и крови. Остальные рассеялись, благодаря темноте спасли себе жизнь и бежали куда глаза глядят, быть может, снова под нож. Гроза и мрак помогли победителям, словно гнев божий поддерживал их, обратившись против изменников.

Опустилась глубокая ночь, когда Нововейский во главе драгун двинулся обратно к границам Речи Посполитой. Меж поручиком и вахмистром Люсьней шел конь из табуна. На спине его лежал прикрученный веревками предводитель липеков, сын Тугай-бея Азья — без сознания, с переломанными ребрами, но живой.

Оба всадника то и дело на него поглядывали, да так внимательно и заботливо, будто везли сокровище и боялись обронить.

Гроза проходила; по небу еще скопом мчались тучи, но в разрывах засветились уже звезды, отражаясь в озерках, образованных в степи ливнем.

В отдалении, ближе к рубежам Речи Посполитой, время от времени еще громыхал гром.

ГЛАВА XLIX

Бежавшие татары дали знать о поражении белгородской орде, оттуда гонцы понесли весть в ордуигамаюн, то есть в стан повелителя, где она произвела впечатление необычайное. Правду говоря, Нововейскому не стоило так уж спешить со своей добычею в Речь Посполитую — ибо не только что в первую минуту, но и в два последующие дня никто его не преследовал. Потрясенный султан не знал, что предпринять. Пока что он послал белгородские и добруджские чамбулы разузнать, что за войско появилось в окрестностях. Те пошли неохотно, дрожа за собственную шкуру. Стоустая молва тем временем представила случившееся как поражение весьма значительное. Жителей глубинной Азии и Африки, которые до сих пор не ходили войной на Лехистан, но много слышали о грозной коннице неверных, обуял страх при мысли, что они вот-вот столкнутся с неприятелем, который не стал дожидаться их в своих пределах, но отправился искать с ними встречи в самом царстве падишаха. Сам великий визирь и «будущее солнце войны» каймакам Черный Мустафа тоже не знали, что и думать об этом набеге. Каким образом Речь Посполитая, о бессилии которой имелись у них подробнейшие реляции, посмела действовать наступательно, этого не умела отгадать ни одна турецкая голова. Но было ясно: вряд ли стоило надеяться на быструю победу и легкий триумф. Султан на военном совете с грозным обличьем встретил визиря и каймакама.