Книга Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин

Несмотря на неприятности, на мартовской конференции «платформисты» одержали важную победу — с их идеями согласилось большинство делегатов, «платформизм» распространился среди французов и испанцев, мог получить поддержку влиятельного шведского движения. Но это была последняя победа — против платформы энергично выступили ведущие теоретики европейского анархизма.

Недовольство «платформистами» усилилось ещё и потому, что они пошли на самоуправство. 1 апреля 1927 г. секретариат выступил уже в качестве органа Международной анархо-коммунистической федерации и проигнорировал поправки в документы, с которыми выступали делегаты 20 марта 1927 г. «Платформисты» пытались ускорить процесс, думали, что побеждают как раз в тот момент, когда вокруг них усиливалась изоляция.

«Военный прагматизм» Махно и Аршинова вызвал резкую критику «Платформы» со стороны других анархических групп. В августе 1927 г. группа эмигрантов из России, поддерживавшая В. Волина, опубликовала резко критический ответ на «Платформу» (его автором, видимо, был сам Волин). Несколько позднее критический разбор «Платформы» предложил идеолог анархо-синдикалистов Г. Максимов. Реакция «платформистов» на критику была резко отрицательной. Ответ сторонников Волина они оценили как «беспрограммную программу анархо-хаотиков». Если уж Волин считает, что анархия родится в горниле насильственной революции, то как он представляет себе организацию обороны и наступления? Просто спонтанное восстание? Наивно. А как будут организованы коммунистические отношения? Все будут просто так дарить друг другу продукты своего труда? Ещё наивней[868].

Различие позиций радикальных авторитарного («платформисты») и антиавторитарного («волинцы») течений российского эмигрантского анархизма объяснялось во многом принципиальными различиями в понимании самой сущности революции: «платформисты» смотрели на революцию как на сложный организованный процесс, а сторонники В. Волина — как на неуправляемую стихию.

В ходе дискуссии 1926–1931 гг. авторитарные и антиавторитарные теоретики радикального анархо-коммунизма выявили уязвимость конструктивных предложений друг друга. Постулат о возможности немедленно воплотить идеалы анархизма и коммунизма в ходе социальной революции (навеянный сочинениями П. Кропоткина, написанными в других исторических условиях), не выдержал этой дискуссии. Оказалось, что трудно совместить анархию с её децентрализацией и коммунизм с его картиной целостного, работающего по плану общества.

Спор вокруг «Платформы» увлёк анархистов Европы и Америки. Эпицентром полемики была Франция. Как сообщали полицейские информаторы Парижа, «махновцы» «вызвали большую полемику среди французских анархистов»[869]. За ней следили и испанцы, часть которых поддержала С. Фора (его позиция была близка мнению Волина), а часть стояла на синдикалистских позициях[870].

Критика «Платформы» со стороны ведущих теоретиков международного и российского анархизма, в том числе А. Беркмана, М. Корн, В. Волина, Г. Максимова, М. Неттлау, Э. Малатесты, Л. Фабри, С. Грава и др. предопределила поражение «платформизма».

Массированная критика платформы убедила Аршинова, что с нынешними анархистами «каши не сваришь», и в октябре 1931 г. он выступил с докладом «Анархизм и диктатура пролетариата», в котором поддержал основные выводы работы Ленина «Государство и революция». Несмотря на то, что Аршинов в своём докладе ещё считал себя «революционным анархистом», его призыв к борьбе за диктатуру и к «тесному контакту» с СССР означал публичный разрыв этого теоретика с анархистским движением. В ответ редакция «Дела труда» заявила: «Мы никоим образом не можем согласиться со скороспелыми и шаткими выводами т. Аршинова. Идею «диктатуры пролетариата» мы отвергали и сейчас целиком отвергаем»[871].

Переход Аршинова на позиции диктатуры означал окончательное поражение «платформизма». В 1934 г. Аршинов вернулся в СССР, отмежевался от анархизма. Болгарский анархист-эмигрант Н. Чорбаджиев, друживший с Аршиновым, утверждал, что перед своим отъездом он говорил, что не стал большевиком, но не видит перспектив в эмигрантской среде, а «в СССР он был готов даже вступить в Коммунистическую партию, чтобы продолжать работать для анархизма»[872]. «Но слова Чорбаджиева так, как их излагает Скирда, отнюдь не указывают на стремление Аршинова работать в подполье. Их вполне можно трактовать и как свидетельство его перехода на позиции «советского анархизма» («анархо-большевизма»), адепты которого признавали установившийся в Советской России строй «государственного социализма» не только прогрессивным по сравнению с капиталистической системой, но и закономерной стадией на пути к анархии. Для «советских анархистов», таких как И.Г. Гроссман, Г.Б. Сандомирский, Е.3. Ярчук, Я.И. Кирилловский (Новомирский), было вполне приемлемым вступление в компартию, что вовсе не мешало им продолжать называть себя анархистами»[873], — комментирует историк Д.И. Рублев.

В 1938 г. Аршинов был арестован по обвинению в создании «Анархистского центра». НКВД сочло членами этой организации и других известных бывших анархистов Е. Ярчука, С. Дыбеца (дослужившегося до начальника Главного управления автотракторной промышленности НКТП СССР) и А. Аникста (зампредседателя Госплана РСФСР). На суде Аршинов, Ярчук и анархистка М. Петросова отказались от показаний, выбитых и вымученных у них следствием. Это не спасло их[874].

* * *

Посещала ли Махно мысль о возвращении на родину? Рассказывая об отношении батько к красным «генералам», французская анархистка Ида Метт писала: «Махно относился к ним с профессиональным уважением, мне даже показалось, что в его сознании непроизвольно возникли мысли о том, что и он мог бы быть генералом Красной Армии. Тем не менее, сам он никогда об этом не говорил. Наоборот, сказал мне, что если бы и смог вернуться в Россию, то ему бы пришлось серьёзно изучать военное искусство. Это признание можно расценивать и как высказанную вслух мечту. Я уверена, если бы он вернулся в Россию, не прошло бы и 2-х дней, как он бы поругался с вышестоящим начальством, так как всегда был честным человеком и не мог бы смириться с социальной несправедливостью»[875].