Книга Полуденный бес - Павел Басинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недошивин пристально смотрел на брата.
– Ты затеял сложную игру, Родя, – наконец сказал он, – но я тебя переиграю. Ты прав, я старшенький…
– Так по рукам? – довольно потирая руки, спросил Вирский.
– Это зависит от того, что ты хочешь в виде первого взноса?
– Сущие пустяки, – сказал Вирский. – Помоги мне встретиться с Лизой.
Недошивин присел на скамью.
– Ты с ума сошел… Она мертва!
Вирский уже спокойно взглянул на крест над могилой Лизаветы.
– Ты так думаешь? Прекрати играть в материалиста, брат! Ты не все знаешь, но о многом догадываешься. Я же вижу, как тебе тяжело… Хочешь снять с души этот грех, освободиться от него? Ну так и сделай это, Платон! Оставь мне Лизу – слышишь!
– А Иван? Ты знаешь, что мальчик прилетел сюда, чтобы убить меня?
– Не беспокойся! Мальчишка уже в объятиях своей девочки. Скоро они полетят в США и нарожают тебе кучу американских внуков. Ты отдашь им в концессию половину России и умрешь, окруженный благодарной семьей и воспетый всей страной!
– Каким образом я найду Лизу?
– Она здесь, дурачок! Стоит мне уйти, и она выбежит… ну, скажем, вон из-за той могилки. Если не ошибаюсь, там лежит убиенный капитан Соколов. До чего я не люблю эти православные кладбища! Никакого порядка!
– Допустим, хотя это ерунда. Допустим, я встречусь с ней. Что я должен сказать?
– Чтобы глупышка не пряталась от меня! Она – мое детище! Без меня она – ничто, обычный труп! Скажи, чтобы Лиза перестала дурить и продолжала работать со мной. Тебя она послушает.
– После того, что я с ней сделал?
– А что ты с ней сделал? – высокомерно спросил Вирский. – Убил? Но ты же знаешь, что ты не убивал. А если бы и убил? Апостол Павел забил камнями христианского священника, потом раскаялся и всё тип-топ! В Лондоне главный собор отгрохали в его честь. И тебе, Платоша, отгрохают собор в Москве, дай срок! Только отрекись от Лизы! Оставь ее мне! Посуди сам, ну сколько ей маяться, бедной? Пора бы ей стать…
Вирский прикусил язычок.
– Елизаветой Вирской, ты хотел сказать? – уточнил Недошивин.
Родион боднул брата лбом в плечо:
– Махнем, Платоша? По-братски? Тебе – Россию, мне – всего лишь мертвую девушку? Это выгодный обмен – подумай!
– При одном условии: ты оставишь в покое Ивана.
Вирский задумался.
– Ну хорошо… Это осложняет мою задачу, но я ценю твои чувства. Итак, я пошел?
– Иди.Когда Недошивин закончил свою речь в Малом зале Центрального дома литераторов, среди собравшихся журналистов российских и зарубежных СМИ воцарилось необычное в таких случаях молчание. Никто не лез первым задать вопрос странному полковнику КГБ, начальнику службы охраны генерала Палисадова, «серому кардиналу», как аттестовали его в прессе. История, рассказанная им, была столь невероятна, что даже самые матерые журналисты задумались.
Два десятка недоверчивых глаз были устремлены на полковника. Он же смотрел на них подчеркнуто равнодушно, но если бы кто-то более внимательно заглянул в его серые, близко поставленные у переносицы глаза, то обнаружил бы в них блеск обреченности. Недошивин ждал вопросов, понимая, что они его не интересуют. За исключением одного, ради которого устроил эту пресс-конференцию.
Из всех собравшихся на Недошивина не смотрели только двое. Первый – администратор писательского клуба поэт-графоман с выразительной фамилией Гапон, доставлявшей ему массу неприятностей. Свои стихи-верлибры Миша Гапон печатал под псевдонимом Михаил Светлый. На сходство этого псевдонима с Михаилом Светловым ему не раз указывали ревнивые собратья по писательскому цеху, равно как и на то обстоятельство, что до него существовал поэт с псевдонимом Саша Черный. Но все подозрения в попытке прилепиться к чужой славе Гапон решительно отвергал.
– Что поделать, если я светлый? – говорил он, глядя на собеседника голубыми наглыми глазами. – Так я вижу, так чувствую этот мир! Были вот Горький, Бедный, Черный… А я Светлый, понимаешь, старик! От моих стихов свет исходит!
Получив административную должность в ЦДЛ, Михаил Светлый вполне оправдал свою настоящую фамилию. Он умело и с подозрительной опытностью стравливал писателей «левого» и «правого» лагерей, «евреев» и «русопятов», как он их называл. Публичные дискуссии заканчивались вызовом милиции, так что в конце концов начальник Центрального РОВД отдал приказ заранее посылать на эти дискуссии усиленные милицейские наряды. И – недаром! Однажды на собрание радикально «левой» писательской группы, выступавшей за исключение из Союза писателей всех, кто против демократии, явилась банда коротко стриженных молодых людей в черных рубашках с монголоидными лицами. Из всего русского лексикона эти ребята твердо помнили только одно слово «жиды», но и его почему-то ужасно не любили. Бить этих самых «жидов», столь удачно собравшихся в одно время и в одном месте, и пришли молодые «монголы».
По иронии судьбы, в завязавшейся потасовке больше всех пострадал Еремей Кудряшечкин, недавно приехавший из Вологодской области покорять московский Парнас и явившийся на собрание из чистого любопытства. Опять-таки по иронии судьбы, вместе с «монголами» милиция арестовала молодого критика Иосифа Бермана, пытавшегося объяснить капитану милиции, что это не просто очередной писательский скандал, но серьезное политическое дело. К несчастью, именно этим утром из всего своего гардероба Берман выбрал черную водолазку, на которую и обратил внимание бдительный капитан, совсем не слушавший возбужденного юношу, требовавшего немедленной очистки Москвы от антисемитов. Когда Бермана втолкнули в воронок к «монголам», те радостно заржали, стали наперебой повторять единственное известное им русское слово, потирать кулаки и засучивать рукава. Находившегося в полуобморочном состоянии критика в последнюю секунду выдернул из воронка Гапон.
Он был уверен, что после этого случая его уволят. Но дело обернулось таким грандиозным публичным скандалом, что директор ЦДЛ решил не рисковать и на всякий случай одновременно вынес молодому администратору и выговор, и благодарность, впрочем, не оповестив его ни о том, ни о другом.
Но сейчас Гапон понимал, что прокололся стопроцентно. Он сидел в заднем ряду Малого зала, обхватив голову руками и тупо уставившись в пол. Какая уж теперь должность! В лучшем случае – выпрут из столицы!
О-о!
Прощай, бесслезная Москва, здравствуй родной Конотоп, знакомый до слез, до детских припухших желез, будь ты неладен!
Вторым человеком, не смотревшим на Недошивина, но что-то быстро писавшим в блокнот, был Арнольд Кнорре, молодой и очень перспективный адвокат, раскрутивший шумное «кремлевское дело» о тайных счетах КПСС в зарубежных банках. Непонятно было, откуда он узнал об этой пресс-конференции. Первое условие Недошивина, которое он поставил Мише Гапону, – оповестить журналистов за два часа до начала собрания, а до этого часа икс молчать о готовящемся собрании, как рыба.