Книга Женская война - Александр Дюма

Каноль опять поклонился своим благородным судьям и вышел с той же непринужденностью и грацией, не выказав ни любопытства, ни удивления.

Едва вышел он и дверь затворилась за ним, принцесса встала.

— Что теперь, господа? — спросила она.

— Теперь, ваше высочество, надо подавать голоса, — сказал герцог де Ларошфуко.

— Будем подавать голоса. — повторил герцог Буйонский.

Потом повернулся к судьям и прибавил:

— Не угодно ли вам, господа, высказать свое мнение?

— После вас, монсеньер, — отвечал один из жителей Бордо.

— Нет! Нет! Раньше вас! — послышался громкий голос.

В голосе этом было столько твердости, что все присутствовавшие изумились.

— Что это значит? — спросила принцесса, стараясь разглядеть лицо того, кто вздумал возражать.

Неизвестный встал, чтобы все могли видеть его, и громко продолжал:

— Это значит, что я, Андре Лави, королевский адвокат, советник парламента, требую именем короля и особенно во имя человечности предоставления права безопасности пленникам, находящимся у нас в Бордо под честное слово. Поэтому, принимая во внимание…

— О! Господин адвокат, — перебила принцесса, нахмурив брови, — нельзя ли при мне обойтись без канцелярских выражений, потому что я их не понимаю. Здесь дело идет о высоких принципах. Это не мелочная тяжба всяких крючкотворов, и все члены суда, надеюсь, поймут эту разницу.

— Да, да! — закричали хором городские чиновники и офицеры. — Господа, будем подавать голоса!

— Я сказал и повторяю, — продолжал Лави, нисколько не смущаясь язвительным замечанием принцессы, — что требую права безопасности для пленных, сдавшихся под честное слово. Это не канцелярские выражения, а основания международного права.

— А я прибавлю, — сказал Ленэ, — что, как ни жестоко поступили с бедным Ришоном, его все же выслушали прежде, чем казнили, а потому справедливо было бы и нам выслушать обвиняемых.

— А я, — сказал Эспанье, предводитель жителей Бордо во время атаки Сен-Жоржа вместе с господином де Ларошфуко, — я заявляю, что, если вы помилуете обвиняемых, город восстанет.

Громкий ропот на улице подтверждал слова его.

— Поспешим, — сказала принцесса. — К чему присуждаем мы обвиняемого?

— Скажите — обвиняемых, ваше высочество, — закричало несколько голосов, — ведь их двое!

— Разве одного вам мало? — спросил Ленэ, с презрением улыбаясь этому кровожадному раболепству.

— Так которого же казнят? Которого из них? — повторяли те же голоса.

— Того, который жирнее, людоеды! — вскричал Лави. — А, вы жалуетесь на несправедливость, кричите о святотатстве, а сами хотите на одно убийство отвечать двойным душегубством! Хорошее занятие для философов и солдат, которые собрались для того, чтобы убивать людей!

Глаза большинства судей заблестели, и, казалось, они были готовы испепелить смелого королевского адвоката. Принцесса Конде приподнялась и, опершись на стол руками, взглядом спрашивала присутствовавших: точно ли она слышала эти слова адвоката и есть ли на свете человек, дерзнувший говорить так в ее присутствии?

Лави понял, что его присутствие испортит все дело и что его образ защиты обвиняемых не только не спасет, но даже погубит их. Поэтому он решил уйти, но не как солдат, бегущий с поля битвы, а как судья, отказывающийся от произнесения приговора.

Он сказал:

— Именем Бога протестую против того, что вы делаете; именем короля запрещаю вам это!

И, опрокинув свой стул с величественным гневом, он вышел из зала, гордо подняв голову и твердым шагом как человек, сильный сознанием исполненного долга и мало заботящийся о бедах, которые могут пасть на него вследствие этого.

— Дерзкий! — прошептала принцесса.

— Хорошо! Хорошо! — закричало несколько голосов. — Дойдет очередь и до метра Лави!

Затем все единодушно высказались за подачу голосов.

— Но как можно подавать голоса, когда мы не выслушали обвиняемых? — возразил Ленэ. — Может быть, один из них покажется нам более виновным, чем другой? И тогда на одну голову обрушится мщение, которое вы хотите излить на двух несчастных.

В эту минуту во второй раз послышался скрип железных ворот.

— Хорошо, согласна, — сказала принцесса, — будем подавать голоса за обоих разом.

Судьи, уже вставшие с шумом, опять сели на прежние места. Снова послышались шаги, раздался стук алебард, дверь отворилась, и вошел Ковиньяк.

Он вовсе не походил на Каноля. Одежда его была в беспорядке, и, хотя он поправил ее как мог, на всем его облике видны еще были следы народного гнева. Он живо осмотрел городских чиновников, офицеров, герцогов и принцессу и бросил на все судилище косой взор. Потом, как лисица, намеревающаяся вырваться хитростью из западни, он двинулся к судьям, как бы ощупывая землю перед собой и внимательно прислушиваясь. Он был бледен и очевидно взволнован.

— Ваше высочество изволили приказать мне явиться? — сказал он, не дожидаясь вопроса.

— Да, сударь, — отвечала принцесса, — я хотела получить от вас лично несколько ответов на вопросы, которые касаются вас и затрудняют нас.

— В таком случае, — отвечал Ковиньяк, низко кланяясь, — я весь к услугам вашего высочества.

И он поклонился со всем изяществом, на какое был способен; однако видно было, что ему не хватало непринужденности и естественности.

— Все это будет скоро кончено, — сказала принцесса, — если вы будете отвечать так же ясно, как мы будем спрашивать.

— Осмелюсь доложить вашему высочеству, — заметил Ковиньяк, — что вопросы готовятся всегда заранее, а ответы не могут быть приготовлены, и потому спрашивать гораздо легче, чем отвечать.

— О, наши вопросы будут так ясны и определенны, что мы избавим вас от труда думать, — сказала принцесса. — Ваше имя?

— Извольте видеть, ваше высочество, вот уже вопрос чрезвычайно затруднительный.

— Как так?

— Да. Очень часто случается, что у человека бывает два имени: одно он получает от родителей, другое он дает сам себе. Например, мне показалось необходимым отказаться от первого и принять другое имя, менее известное. Какое из этих двух имен угодно вам знать?

— То, под которым вы явились в Шантийи, взялись навербовать для меня целую роту, под которым набирали людей и под которым же потом продались кардиналу Мазарини.

— Извините, ваше высочество, — возразил Ковиньяк, — но я, кажется, уже имел честь с полным успехом отвечать на все эти вопросы сегодня утром, когда имел счастье представляться вам.

— Зато теперь я предлагаю вам только один вопрос, — сказала принцесса, начинающая терять терпение, — я спрашиваю ваше имя.