Книга Американская история - Анатолий Тосс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
напоминают сети,
в которые я заплыл из несуществующего теперь далека.
Время — это мгновение, упирающееся в твои глаза.
Время — это плавность груди
под легким шелком халата.
Это, возможно, хрупкий привкус граната,
так его рисовал на своих картинах Дали.
Время только в настоящем обретает реальность.
Как эта кухня,
как, прости за банальность,
твое дыхание во время любви.
Думая о тебе, я вспоминаю антилопу,
которую видел однажды в горах, в лесу,
с пятнистой тяжелой попой,
живущей отдельно от ее напряженного тела,
как бы независимо, на весу.
Сколько бы ты ни говорила «я люблю»,
либо крича, либо шепча мне в ухо,
мне мало,
потому что познание через органы слуха
имеет свои пределы,
но, когда я закрываю глаза,
я почти что чувствую прикосновение твоего тела,
как чувствует зрачок на ветру проступившая слеза.
Дело в том, что признание создает ощущение интима,
как запах пожухлых листьев,
как чуть уловимый привкус далекого дыма,
говорящий о где-то существующем тепле,
впрочем, не доступном ни тем, кто рядом с тобой,
ни самому тебе.
Так и твое признание,
будучи нематериальным, оно ускользает,
и очень скоро сознание
требует нового словесного подтверждения
твоих чувств,
и, хотя я не являюсь магистром искусств,
я все же могу оценить их дрожащее натяжение.
Иногда я думаю о тебе, как о запахе с тонкой кожей,
и тогда, извиваясь на бесчувственной простыне,
я не могу разобраться, что оке тебя останавливает на рубеже
реальности и памяти, потерявшейся во сне.
И лишь позже,
беспокойно забывшись сном,
я еижу себя своим дедом
или, скорее, его отцом,
влюбленным в твою прабабку,
и я понимаю тогда,
что наша судьба имеет генетическую разгадку.
Эти строки написаны не в лирическом стиле,
я пишу их как прозу,
так как не хочу, чтобы твои слезы
к моменту нашей встречи остыли.
Я хочу тронутпь губами теплые слезы, без пыли
заросшего одиночества,
я хочу узнать в них пророчество
пьяной бабки
из нашего детства
и ее непонятно откуда взявшейся догадки,
что нам друг от друга никуда в результате не деться,
как никуда не деться лицу от набегающей складки.
Я просыпаюсь ночью. В темноте
сознанье опознать себя не может,
не ведая, кому принадлежит,
какому телу, имени, стране,
как Вечный Жид,
оно неловко мечется. Но все же
ему в укор в конце концов замрет,
как бабочка на коже
руки.
Своим прикосновением оно
ее доводит зябкостью до дрожи,
и даже свет, проникнувший в окно,
ее не успокоит.
Параноик,
сознание боится потеряться
в причудах сна,
который может свести с ума
своей реальностью.
Мне снова снилась мама.
Она рассказывала что-то и была
своим рассказом слишком беззаботно
увлечена,
и это было странно.
Странно было то, что я не спал,
хотя, должно быть, только что проснулся.
я это понял по дрожанью пульса.
— Ты так во сне стонал, —
она сказала.
— Мне снился страшный сон, —
я вдруг запнулся, -
что ты, ты умерла.
И этот сон едва не свел с ума
меня своей реальностью.
И мне так было больно,
как будто тебя больше никогда...
—Сейчас прошло? — она меня легонько
к себе прижала, как бы обняла,
И боль прошла, мне стало вдруг легко,
казалось, первый раз за много лет,
как будто кровь разбавил свежий снег,
и даже свет, проникнувший в окно,
меня узнать не смог,
хоть он был яркий свет.
Я повторил: — Так ты не умерла?
— Какой ты глупый, ну, конечно, нет.
— Но яже видел...
— Просто я спала.
И этот очевиднейший ответ
настолько был естественным, что я
открыл глаза
и ощутил побег
из тела моего живого сна,
сводящего с ума
своей реальностью.
Сознанье вздрогнуло, не в силах разобраться,
куда ему нырнуть,
что есть кратчайший путь
в действительность.
Догнать ушедший сон,
казавшийся реальностью?
или остаться в реальности текущей,
которая еще мгновение назад
с такой
живущей
силой
сама являлась сном?
И только лишь луна своим пустым лучом
его освободила,
и оно
вошло в меня и стало разбираться
в структуре мозга.
Видно, слишком поздно
я посмотрел на лунное пятно,
на этот умерщвленный свет,
мгновение назад проникнувший в окно
еще живым. И тусклый его след,
раздавленный по пустоте стены,
опять, в который раз,
не снял с меня вины.
Когда б мы были счастливы,
и я, проснувшись ночью, ощутил на шее
твое дыханье,
и моя рука, скользнув под бесконечность простыни,
впитавшей с покорностью черты
твоего тела,
его влажный запах,
проникнув в мои поры, растворился
по паутине вен,
заставших в ожидании, не зная,
что дать взамен
за эту ласку.
И коснувшись глади прохладной кожи,
я распознал бы по ее чуткой дрожи,
что мы,
мы счастливы.
Но мы,
мы не счастливы,
мы вновь разделены пространством, временем
и языками стран, которых мы не знаем,