Книга Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт Дуглас Уиггин

"Я не чувствую себя в полной безопасности, - так, перебирая в уме все эти непривычные благодеяния судьбы, думала Ребекка, сидевшая на ступеньке парадного крыльца. Ее челнок для плетения кружев быстро порхал в сложных сплетениях тонких хлопчатых нитей. - Все это напоминает один из тех слишком погожих июльских дней, которые к вечеру завершаются ливнем и грозой! И все же, когда вспомнишь, что в семейной истории Рэндлов на протяжении последних двенадцати или пятнадцати лет не было ничего, кроме грома, молний, дождя, снега и града, кажется вполне естественным, что они должны насладиться хотя бы небольшим периодом хорошей погоды. И если окажется, что эта погода действительно установилась теперь, когда тетя Джейн и мама оправились и окрепли, я должна подумать об одном из тех занятий, которые мистер Аладдин называет моими "отвергнутыми профессиями"... А вот Эмма-Джейн выходит из ворот своего дома. Через минуту она будет здесь, и, пожалуй, я ее немного подразню!"

Ребекка вбежала в дом и открыла крышку старенького пианино, стоявшего между открытыми окнами гостиной. Выглядывая из-за занавесок, она ждала, пока Эмма-Джейн не окажется на самом пороге, а затем запела старинную балладу, новый вариант которой придумала утром, пока одевалась. Она всегда очень любила эту балладу и в данном случае ограничилась тем, что вместо прежних героев - Алонзо и Имоджен, ввела новых - Эбайджу-храбреца и прекрасную Эммуджейн, оставив все остальные подробности в первых трех строфах в прежнем виде, так как содержание их и в самом деле не требовало никаких изменений.

Ее высокий чистый голос, дрожавший скрытым весельем, лился через раскрытые окна и звенел в неподвижном летнем воздухе.

- Сидели однажды весенней порой

У замка старинного стен

Прославленный рыцарь с девицей-красой;

Эбайджа-храбрец звался юный герой,

А дева-краса - Эммаджейн.

- Ребекка, перестань! Кто-нибудь услышит!

- Нет, никто не услышит... Все далеко, в кухне, варят варенье...

"Увы, - молвил рыцарь, - я еду, друг мой,

Сражаться в далеком краю.

Недолго ты будешь томиться тоской,

Пленит тебя скоро поклонник другой,

Отдашь ему руку свою".

- Ребекка, ты не представляешь, как слышно везде твой голос! Я думаю, даже моя мама слышит его сейчас дома!

- Тогда, если она слышит, я непременно должна пропеть и третий куплет - чтобы восстановить твое доброе имя, на которое была брошена тень во втором, - засмеялась ее мучительница и продолжила:

"Меня и любовь, - отвечала она, -

Обидел ты речью такой!

Знай, жизнь или гибель тебе суждена,

Тебе Эммаджейн будет вечно верна,

Эбайджа, возлюбленный мой!"

Допев третий куплет, Ребекка повернулась на своем вращающемся табурете и взглянула прямо на подругу, заботливо закрывавшую окна гостиной.

- Эмма-Джейн, сегодня обычный четверг, четыре часа дня, а на тебе новое голубое барежевое платье, хотя вечером не ожидается никакого церковного собрания. Что это означает? Эбайджа-храбрец наконец возвращается?

- Да, я точно не знаю когда, но на этой неделе.

- И ты, разумеется, охотнее согласишься на то, чтобы он не увидел тебя, когда ты наряжена, чем на то, чтобы увидел, когда ты не наряжена. Правильно, моя прекрасная Эммаджейн; я поступила бы так же. Хотя это не имеет никакого значения для меня, бедной, в моем будничном черно-белом ситцевом платье, никого не ожидающей.

- О, для тебя! У тебя есть что-то такое внутри, что тебе не нужны никакие красивые платья! - воскликнула Эмма-Джейн, чье восхищение подругой всегда оставалось неизменным и не становилось меньше с тех самых пор, как они впервые встретились, когда обеим было одиннадцать. - Ты так же не похожа на всех остальных в Риверборо, как принцесса из сказки. Либби Мозес говорит, что на тебя обратили бы внимание даже в Лоуэлле в штате Массачусетс, где она гостит иногда у своей сестры!

- Вот как? Ну, не знаю... - задумалась Ребекка, которую эта дань восхищения ее чарами почти лишила дара речи. - Ну что ж, пожалуй, если бы Лоуэлл в штате Массачусетс мог бы видеть меня в моем новом сиреневом платье с лиловым поясом, он умер бы от зависти - и ты тоже!

- Если бы я собиралась завидовать тебе, Ребекка, то умерла бы давным-давно. Пойдем сядем на крыльце, там тень и прохлада.

- И оттуда нам будут видны ворота Перкинсов и дорога в обе стороны, - поддразнила ее Ребекка, а затем, смягчившись, спросила: - Как ваши дела, Эмми? Расскажи мне, что произошло за то время, пока я была в Брансуике с мисс Максвелл.

- Ничего особенного, - призналась Эмма-Джейн. - Он пишет мне письма, но я ему - нет. Понимаешь, я не осмеливаюсь, пока он еще не был у нас дома.

- А пишет он по-прежнему на латыни? - поинтересовалась Ребекка, глаза ее лукаво блеснули.

- Ах, нет! Теперь нет, потому что... ну, потому что есть вещи, которые, похоже, невозможно написать на латыни. Я видела его недавно на пикнике, но он не может сказать мне ничего конкретного до тех пор, пока не станет зарабатывать больше и не решится поговорить с моими родителями. Во всем остальном он очень храбрый, но я не уверена, что у него когда-нибудь хватит мужества на это; он так их боится, и всегда боялся. Только подумай, Ребекка, ведь он ни на минуту не может забыть о том, что мои родные знают все о его матери и о том, как он родился в здешней богадельне. Не то чтобы для меня это имело какое-то значение; ты только посмотри, как он образован и чего добился! Я думаю, что он просто великолепен, и мне все равно, где он родился, - пусть даже в тростнике, как Моисей[88].

Повседневный словарь Эммы-Джейн остался приблизительно тем же, что и был до того, как она поступила в Уэйрхемскую учительскую семинарию, введя родителей в немалые расходы. Она приобрела кое-какие познания, касающиеся культуры слова, но в минуты сильного волнения переходила на просторечный язык. Так уж медленно развивалась во всех направлениях Эмма-Джейн, что - если использовать любимое сравнение Ребекки - оставила на берегах "неутомимого моря жизни" сравнительно мало раковин, из которых выросла.

- Моисей родился не в тростнике, - со смехом поправила ее Ребекка. - В тростнике его нашла дочь фараона... Пожалуй, это не была такая уж романтичная сцена - жена судьи Бина забирает маленького Эбайджу Флэга из богадельни, где умерла его юная мать, но я думаю, что Эбайджа - молодец! Мистер Ладд говорит, что Риверборо еще будет гордиться им, и я не удивлюсь, Эмми, дорогая, если когда-нибудь у вас будет трехэтажный дом с куполом и, присев за свой письменный стол красного дерева с гранатовой инкрустацией, ты будешь писать записочки, извещающие, что миссис Флэг будет рада видеть мисс Ребекку Рэндл у себя за чаем и что достопочтенный Эбайджа Флэг, член конгресса, заедет за ней по пути со станции в своем бирюзового цвета экипаже, запряженном парой лошадей!