Книга Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Володя Лобанок задумал организовать типографию в лагере, так как наших рисованных рукописных листовок и напечатанных на машинке сводок Совинформбюро не хватало. Привезли из Ушачей остатки шрифта, стали его разбирать. В отряде у нас был бывший редактор районной газеты Клим Пацейко, ему поручили создать типографию. Отстроили помещение, разведчики уговорили и привезли из Лепеля двух наборщиц, и стали мы выпускать районные газеты и бригадную, а сводки печатались каждый день. Николаю Гутиеву поручено было выпускать листовки и плакаты. Николай резал их на линолеуме, а потом в типографии печатался текст — получались как настоящие. Кроме того, мы еще и рисовали под копирку большое количество листовок, немного подкрашивая затем акварелью, текст сами писали или печатали в типографии.

В Антуново, в здании школы, размещалась база нашей бригады. В пяти километрах был лагерь, куда никого из приходящих не пускали, только партизан бригады. Здесь, возле школы, стояли наши орудия, а в самом здании жили артиллеристы, чтобы удобнее было выезжать на операции. Кроме того, в школе была пекарня, которая обеспечивала хлебом отдаленные гарнизоны бригады, а в лесу была своя пекарня, для живущих в лагере и для отрядов и групп, скрытно уходивших на задания.

Колхозники привозили продовольствие в Антуново, а из Антуново уже сами партизаны везли в лагерь, и здесь в тайных погребах делались запасы. В лесу коптили мясо, колбасы; пекари пекли хлеб — такой же, кирпичиками, как до войны; меня поражало: среди болота, на каком-то песчаном островке поставили печь, сделали формы железные, и получался хлеб еще лучше, чем в настоящих пекарнях.

По воскресеньям в Антуново приходили на комиссию желающие вступить в партизаны, сюда же приходили разбирать все дела. Это был центр советской власти в партизанской зоне. К весне 1943 года здесь построили танцплощадку, на которой собирались партизаны и молодежь из окрестных деревень, многие, придя на танцы, оставались в партизанах. На этой площадке выступали партизанские артисты, пели песни и частушки на злободневные темы, ставили маленькие спектакли, читали стихи. На антуновской школе всегда висел портрет Сталина, вывешивали и плакаты, стенгазеты, сводки, а на праздники украшали школу гирляндами из лапок ели и лозунгами на кумаче.

В Антуново был организован целый ряд мастерских. В швейных шили маскхалаты и одежду для партизан, а когда к нам начали летать самолеты, сбрасывать мешки с боеприпасами и медикаментами, из мешков стали шить гимнастерки и брюки. Парашюты тоже пошли в дело — на белье для партизан. Из овечьей шерсти валяли валенки. Делали галоши из автомобильных покрышек. Наладили дубильные мастерские и шили полушубки, шапки, папахи.

В ожидании распутицы нужно было обуть партизан в сапоги. Научились чинить (выделывать) кожи, на это шла кожа лошадей, коров, лосей. Но лучше всего для сапог была кожа лошади. Доставляли в Антуново убитых лошадей, плохих тоже выбраковывали. Лагерь располагался в Березинском заповеднике, поэтому ни партизаны, ни крестьяне не имели права без разрешения убивать диких животных, за этим строго следили. Но иногда, когда было плохо с питанием, отстреливали двух-трех лосей по приказу Дубровского, а кожу отдавали в дубильные мастерские. Это было огромное предприятие — наладить дубильное производство! Потому что надо было достать дубильные вещества, найти кожевников, которые знали бы это дело. Кустарная выделка кож была запрещена до войны, поэтому трудно было найти мастеров, знавших всю технологию. Но уже в феврале — марте я рисовал партизан (Горгишели, Данича), целиком — от папах и полушубков до сапог, рукавиц, валенок — экипированных обмундированием нашего производства.

Родилась идея механизировать оружейные мастерские. Организовали похищение токарного станка в Лепеле и притащили его в лагерь. Установив станок, уже оружейники могли вытачивать многие детали, которые необходимы были при ремонте. Дружно стучат молоты кузнецов, они чинят оружие, изобретают, переделывают — и смотришь, стоит орудие на особых колесах и новой формы станина. Из обгорелых винтовок делались новые. Какие были минометы сделаны! А автоматы, из «СВТ» переделанные! Кузнецам приходилось быть просто кудесниками, ювелирами, они делали не только оружие и разные необходимые в хозяйстве бригады вещи из металла, но умудрялись изготавливать сам инструмент, которым обрабатывали детали.

В специальных кузницах выплавляли тол из снарядов и делали мины для диверсий на железных дорогах. Это очень опасное, рискованное ремесло было освоено колхозными кузнецами.

Большое количество пулеметов было снято со сбитых немецких и наших самолетов, но с руки ими нельзя было пользоваться, так как они отличались большой скорострельностью. Кузнец Передня из Путилковичей изобрел вращающуюся станину, как бы штатив, на котором пулемет мог свободно вращаться, делая полный круг. Станину эту после войны взяли за основу для пулеметного вооружения нашей армии, так как это вращающееся устройство делало наши пулеметы удобнее признанных английских, на треногах. Конструкция Передни была остроумнее, и пулемет легче.

Тот же Передня изобрел миномет из трубы, он был рассчитан на мину полкового пулемета (OCR: Так в тексте. Вероятно — мина полкового миномета). Ухнет такая труба — хоть и недалеко, но сильно бьет, дико визжит летящая мина, звук оглушительный, впечатление на врага производит страшное, и взрывается громадным столбом с большим полем поражения осколками.

Меня поражало, какая огромная изобретательность появляется у народа, когда он берет инициативу борьбы в свои руки и видит успех этой борьбы. Вот почему возможно было проложить триста километров коммуникаций и создать мощный телефонный узел, соединивший все партизанские гарнизоны. Но нужно было и снять эти триста километров немецких проводов!

А если добавить, что более тысячи винтовок было заново сделано из горелых стволов, и десятки тысяч патронов, поднятых со дна Двины и вывезенных из бывших укрепрайонов, чистились кирпичным порошком нашими женщинами, то станет ясной вся огромная хозяйственная работа, которая проводилась бригадой.

Этот переход партизанской бригады из только боевой единицы к единству как бы другой эпохи развития общества рождал сознание, что все можно — все можно сделать! Стоит только дать свободу этим простым мастерам, и они, как Левша, сделают немыслимое. И я когда это видел и ощущал, передо мной вставала такая талантливость нашего народа, такая талантливость и такой природный ум, что становилось ясно: безусловно, это и только это могло противостоять врагу, вооруженному передовой техникой и огромной профессиональной выучкой.

Тут было так ясно, что воюет не армия — воюет весь народ!

Все шло на то, чтобы уложить врага, и не было отказа в людях — невозможности что-то сделать из-за отсутствия деталей или материала. Нужно было воевать, и изобреталось все, чтобы мы могли превзойти противника.

Вот на это как бы бурлящее изобретениями время и ложится создание картинной галереи в бригаде, тогда и образовалась потребность в картинах, в искусстве, потому что искусство проявлял в большинстве своем весь народ, и я тоже ощутил себя какой-то частицей этого горящего костра. Как ветки, брошенные в огонь, загораются одна от другой, вздымая столб пламени, так помогали друг другу в раскрытии своих личностей партизаны, раскрытию личности и таланта каждого. Шло какое-то бешеное соревнование, но каждый шаг, каждый рывок, каждое изобретение с благодарностью и добротой воспринимались всеми. Вот почему тот период представляется мне, да и не только мне, самой счастливой порой общей борьбы, давшей такой бурный расцвет и самоутверждение личностей. Не существовало зависти, карьеризма; а когда появлялось это, оно сразу выпирало и делалось темным пятном на белом снегу. Это действительно какой-то костер был. Наверно, сознание единства и было самой большой силой того времени, поднимающей и делающей каждого изобретателем и творцом, доказывающим, что нет пределов таланту наших русских людей.