Книга Харбин - Алексей Воронков

– Ну как хотите, – недовольно буркнул Шульженко и шагнул к двери. Следом за ним, бросив на Болохова полный отчаяния взгляд, ушел и ротмистр.

2

Для Сергея Федоровича это был удар в самое сердце. Всю ночь он не сомкнул глаз. Не раздеваясь, лег на диван и попытался воспроизвести в памяти весь разговор с Болоховым. Иногда он на какое-то время забывался, но, очнувшись, тут же задавал себе один и тот же вопрос: что произошло? Когда понял, что все случившееся накануне не было сном, готов был выть на луну, холодный свет которой, проникнув сквозь незанавешенное окно, заполнил собой весь большой кабинет. Посеребрил висевший напротив входа портрет императора, выполненный рукой Болохова; зажег мертвенным светом цветы на подоконнике, за которыми еще недавно бережно ухаживала Лиза; упав на ковровую дорожку, превратил ее в туманный голубой поток. Казалось, сделай шаг – и ты исчезнешь в нем навсегда…

Несколько раз рука его сама тянулась к револьверу, но каким-то невероятным усилием воли ему удавалось остановить себя. Нет, нет, только не это! Тогда зачем он столько сил отдал для того, чтобы воскреснуть из небытия, оказавшись после Гражданской с пустыми карманами на чужой земле? Может быть, он считает, что его предали? Но разве можно уличить в предательстве ту же Лизу, которая полюбила другого? Ведь у любви свои законы, которые не в силах изменить никто; свои тайны, что недоступны рассудку.

Впрочем, и Болохов его не предавал. Он служит своей идее, а в том нет никакого преступления. У людей должен быть свободный выбор пути. Он выбрал свой.

Предатель в этом случае один – он сам. Ведь это он предал своих товарищей по оружию, дав возможность врагу проникнуть в их ряды. Да, Болохов использовал его, но так ему, Шатурову, и надо! Нечего было ушами хлопать. А теперь пожинай то, что сам посеял.

…Мысль его вдруг возвратилась к Лизе. Что и говорить, она была для него той последней тихой пристанью, где он мог спрятаться от всех невзгод. Оказывается, в таком хрупком создании может быть заключен весь мир твоих надежд и страстей. Когда этой пристани не стало – все померкло. Конечно, сейчас у Шатурова была прекрасная возможность вернуть Лизоньку назад – стоит только натравить на Болохова всех этих псов из контрразведки. Но у него для этого духу не хватит. Хотя, скорее всего, здесь речь идет о совести. Ведь это она делает человека человеком. Не будь ее – мир бы превратился в огромную яму с нечистотами. Совесть – это все! Шатуров это понимал, и его рука вновь потянулась к револьверу.

Но нет – еще рано. Вернее, он еще не решил, как ему быть. Казалось бы, ну да ладно, лопухнулся – с кем не бывает? Но совесть тут как тут. Виноват! – вот ее приговор. Окончательный и бесповоротный. Коль предал товарищей – отвечай. Нет, о том, что он натворил, скорее всего, никто никогда не узнает. Но уже достаточно того, что об этом знал он сам. Поэтому и судить он будет себя сам. Так что он сейчас себе и Бог, и царь, и судья…

А как все хорошо у него начиналось в этой жизни! Счастливое детство, проведенное у бабушки в деревне, кадетский корпус, юнкерское училище…

Перед его глазами прошла вся его жизнь. Вот они, молодые офицеры, гордо подняв подбородки и чеканя шаг, идут мимо трибуны с высокими гостями… А это уже выпускной… Он даже помнит, как звали ту девушку, с которой он тогда пришел на бал и с которой они потом всю ночь гуляли по Невскому и целовались, целовались… Казалось, вот такой же безмятежной будет и вся его жизнь. Но тут вдруг война…

Но это все-таки не самое страшное в жизни, если ты веришь в победу и в ту правду, за которую идешь воевать. Это, по сути, авантюрный роман со своим сюжетом, наполненным персонажами и множеством острых эпизодов. Его прочитываешь залпом. Особенно в молодости, когда душа твоя преисполнена романтики, когда ты еще не думаешь о смерти, и жизнь тебе кажется вечным приключением.

Вот таким романтиком ушел воевать и Шатуров. Он мог остаться в Императорском кавалергардском полку и только издали наблюдать за тем, что творилось на фронте, но он принял, по его мнению, единственно правильное решение… «Умывающий руки на войне, умывает их кровью своих товарищей». Так говорили древние, так думал и он, садясь на боевого коня.

Он тогда попал в кавалерийский полк, который с боями продвигался к границе Восточной Пруссии. Где-то рядом, словно небесные громы, раскатисто ухали орудия противника. Им отвечали залпами русские пушки. Две линии окопов. Одна неприятельская, другая своя. В них засела пехота, переругиваясь между собой на ружейном языке. Пальба порой не прекращалась целыми сутками. Убитые, раненые, изувеченные… Остро пахнет сожженной землей и кровью…

– Корнет Шатуров! Возьмите людей и произведите разведку боем!

Комполка, что отдал тот приказ, через два дня погиб – его разорвал на части германский снаряд. Потом погиб его заместитель, начальник штаба… В конце концов от полка осталась горстка людей, которая, оказавшись в окружении, с боями пробивалась к своим.

Шатуров как будто наблюдал за всем этим со стороны. Он не верил в смерть – потому, наверное, и выжил. А вот его друг унтер-офицер Зарницын, напротив, все время говорил о смерти и в конце концов погиб. При этом достаточно глупо: участвовал в разъезде, задача которого была открыть неприятеля, и его сразила в лесу шальная пуля. Что самое удивительное, она попала ему в самое сердце. Будто бы искала его все эти долгие месяцы и вот нашла. Вроде как сам и навлек на себя смерть. Говорят же, мысль материальна – отсюда и многие наши беды. Подумаешь о чем-то – и вот оно, встречай!..

– Что, тяжела папаха Мономаха?

Этот вопрос когда-то задал ему генерал от кавалерии Брусилов, когда он уже в звании поручика получал «Георгия» из рук легендарного командарма. Война вымотала Шатурова так, что он едва стоял на ногах и, видимо, выглядел далеко не героем. Шел шестнадцатый год. Войска Юго-Западного фронта прорвали позиционную оборону австро-венгерской армии и продолжали продвигаться с боями вперед.

Эх, генерал-генерал! Ты даже не представляешь, как мы тебя любили. Только зачем ты связался с большевиками? – удивлялся Шатуров. – Может, тебе не хватило сил расстаться с родиной? Ну не мог, не мог ты в одночасье превратиться в большевика. Да, тебя не расстреляли, как многих «бывших», – тебя унизили, что гораздо хуже. Смешно сказать, но из Верховного главнокомандующего ты превратился в обыкновенного инспектора кавалерии. Разве это не унижение? Многие в эмиграции считают тебя предателем, только не я. Ведь это ты нас вел к победе, которую у нас буквально украли эти большевики. Еще бы немного – и мы бы дожали врага. И тогда, может быть, все пошло бы по-другому. Не было бы ни революций, ни других потрясений, и мы, патриоты России, сейчас бы не торчали по заграницам и не умирали бы от ностальгии.

Да, ему, Шатурову, повезло больше, чем другим. Он смог встать на ноги. Многие считают, что он счастливчик, а у него душа болит. Ну зачем ему эти его миллионы, если он никогда не сможет вернуться на родину? Да он готов сейчас все отдать, только бы оказаться в родном своем Питере.

Болохову хорошо, скоро он будет дома. О, как же он ему завидовал! Да, тот гол, как сокол, но у него есть родина, что гораздо важнее для человека.