Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

Тула играла в такую игру, как будто она — птица, и кружилась, раскинув тонкие руки... В другом пруду мы видели красивых рыб... Антос играет в мяч с Антилом... На закате гуляла с Ифисом после дождя. Он нарочно наступал босыми ножками в грязь, а потом я сама отмывала его ножки в садовом фонтане... Мы ходили среди многих трав, иногда я брала Ифиса на руки, чтобы он не очень уставал. А потом я снова опускала его на землю, и он бежал вперёд и пальчиками рук мял цветам носы и клювы. И большие волнистые и полосатые и копьевидные растения качались перед нами и вокруг нас... Идёт дождь, учу Ифиса греческим буквам, как писать их, — угольком на дощечке... Утром ели маслинки чёрные и яичницу... Сидели под высокими пальмами, я произнесла первую фразу сказки, Антос придумал вторую, Антил — третью, за ними — Тула, Хурмас и даже Ифис! И заплеталась эта странная сказка... И Антос купал Ифиса в теплом пруду...»[93]

* * *

Вдруг ей хотелось броситься... Но к кому?!.. Отчаянно просить совета, впериться отчаянными глазами, умолять взглядом... И чтобы научили её, наставили... Кто? Антоний? Максим? Хармиана? Ирас? Антос? Иродос в письме?.. Нет, никто не мог дать ей совет, хотя происходящее касалось всех, так или иначе касалось!.. И с ней никто не советовался. Цезарь Октавиан отправился в Сирию, его легионы достигли Пелузия и гарнизон, поставленный в Пелузии Антонием, сдался без даже и попытки сопротивления! Цезарь послал Корнелия Галла вперёд и тот принял ещё четыре легиона Антония, размещённых близ Кирены и также сдавшихся без боя. Затем Корнелию Галлу сдался Паретоний, первый город Египта со стороны Ливии...

Войска Цезаря наступали. Но Марк Антоний не хотел сдаваться по доброй воле. Он выпустил против Цезаря Октавиана конные отряды египетских римлян и проиграл сражение. Но ведь возможна была ещё одна попытка морского боя!.. На рассвете, в секстилиевы календы, то есть 1 августа 30 года до нашей эры, Антоний для инспекции кораблей, которые ещё оставались в его распоряжении, спустился в порт. И узнал, что все оставшиеся корабли, то есть все моряки и гребцы, перешли на сторону Цезаря! Марк Антоний вернулся в своё жилище на дамбу...

Клеопатра уже понимала совершенно ясно, что Александрия, её город, её неразделённая любовь, её Александрия, отдаст себя Цезарю Октавиану, даже и не помыслив о возможности сопротивления! Она знала, что ей самой остаются лишь два варианта дальнейшей жизни, то есть один из этих вариантов являлся, в сущности, её смертью, а другой... другой в каком-то конечном итоге должен был привести её также к смерти!.. Она уже могла спокойно предаться бездействию, играть с детьми, читать, сочинять стихи. Она вдруг вспомнила о своей недостроенной усыпальнице близ нового храма Исиды. Она приказала отнести туда из царских кладовых золотые и серебряные украшения, жемчуг, чёрное дерево и слоновую кость... Утром она намеревалась запереться вместе с детьми в святилище. Но выйдя в коридор своих покоев, она увидела, что караульных воинов больше, чем обычно... Она мгновенно вспомнила детство, прибытие отца... Только лица этих воинов не могла припомнить, она всегда плохо запоминала лица своих слуг, наёмных стражей, рабов... Во рту внезапно страшно пересохло...

— Октавиан в Александрии? — спросила она, хрипя голосом... Но ведь Октавиан ещё никак не мог добраться до Александрии! В лучшем случае дня через три!..

Ей отвечали, что нет, Цезарь ещё не добрался до столицы Египта...

— Кто велел заключить меня под стражу? Кто правит городом? — спрашивала она хрипло. Ей не отвечали, только велели ей вернуться в её покои; учтиво приказали; даже можно было сказать, что попросили!.. И она, в свою очередь, попросила; не приказала, а попросила в отчаянии хрипящем, чтобы её детей привели к ней!.. И тогда начальник караула снова попросил её вернуться в её покои. И она вернулась и сидела в спальне. Давно, в детстве, уже было такое. Но теперь ей не на что надеяться... Лишь бы дети остались живы!..

К ней никого не пускали. Вооружённые стражники приносили ей пищу, ячменную кашу, лепёшки, лук, пиво. Она ни о чём не спрашивала. Ей не давали воды для умывания. Только один раз охватило её в её заточении бессмысленное отчаяние, и она разбила о стену ночной горшок. Теперь она мочилась и испражнялась в ванной комнате на пол. В её покоях отвратительно пахло. Но всё равно ведь никто не входил туда. Стражники отдавали ей еду подле большой двери...

Через три дня начальник стражей вдруг сказал ей, что Максим Александриу просит её об аудиенции. Её рот скривился в усмешке. Она стояла в несвежей одежде, волосы нечёсаные, почти седые, отёчное лицо с коричневым круглым наростом на щеке, запёкшиеся губы...

— Я буду говорить с ним, — сказала она. — Прикажите рабыням привести в должный порядок мои покои. Допустите ко мне Хармиану и Ирас, пусть они вымоют меня и оденут...

К её удивлению, старший стражник отвечал, что даст ей ответ через некоторое время...

Спустя час рабыни уже суетились в этих личных покоях царицы, а Ирас и Хармиана усердно занялись её туалетом. Ещё через два часа Клеопатра принимала Максима в малой приёмной зале. Она сидела в кресле, положив руки на подлокотники. Он стоял перед ней. По выражению его лица она поняла тотчас, как же она изменилась!.. Он старался не смотреть на неё...

— Ты приказал держать меня под арестом? — спросила. Уже привыкла к этому хрипению своего голоса.

Он отвечал спокойно и стоял перед ней непринуждённо.

— Царица, я не знал, как возможно иначе сохранить твою жизнь...

Она ощутила, что не владеет своим лицом. Попыталась представить себе выражение своего лица, не смогла. Не могла спросить о детях, не могла произнести даже это слово — «дети»!.. Он сам догадался и ответил на невысказанный вопрос:

— Твои дети живы, царица. Их покои охраняются...

— Что я должна делать? — спросила она. — Ведь ты правишь городом, правда?.. — Она услышала свой голос таким странно-хрипло-язвительным. Но ведь она не хотела говорить язвительно, это выходило помимо её воли!..

— Цезарь у ворот Александрии. Он приказал передать тебе, что начнёт с тобой переговоры только после смерти Марка Антония!

— Зачем ему переговоры со мной? Пусть он оставит в живых моих детей!..

— Он сказал, что детям не грозит опасность.

— Если он хочет казнить Антония, как я могу помешать!..

Максим сделал шаг к её креслу:

— Царица! Цезарь Октавиан вовсе не хочет казни своего давнего друга! Антоний знает и хочет увидеть тебя...

— Нет!.. Нет!.. — Она встала в волнении и снова опустилась в кресло, села тяжело. — Пусть Антоний уезжает в Рим, в Афины, мне всё равно...

— Царица! Я должен открыть тебе важное! Ты должна увидеть Марка Антония! Он скоро умрёт! Он вонзил меч себе в живот. Это очень тяжёлое, мучительное ранение. Ты должна увидеть его!..