Книга Пресс-центр. Анатомия политического преступления - Юлиан Семенов

Через семьдесят две минуты Энрике Прадо обратился к Белому дому с предложением немедленно эвакуировать технический персонал посольства, обеспечив ему надежную охрану.

Через девяносто девять минут корабли ВМС США с контингентом морской пехоты на борту двинулись к берегам Гариваса.

(Эта акция администрации дала материальную прибыль группе Роберта Кара в сумме 293 миллионов долларов.)

92

26.10.83 (20 часов 49 минут)

Жюль Бреннер безуспешно пытался позвонить в Париж; связь была нарушена; "фантомы" нанесли уже три удара по Гаривасу; бомбили те казармы в центре города, где войска сохраняли верность Санчесу, отказываясь верить в то, что полковника нет в живых.

Потом бросили десант; "красные береты" окружили казармы; на улицы вышли танки; стреляли в упор; после того, как казармы были взяты штурмом, подразделение "особого назначения" начало прочесывать гостиницы; американских подданных уводили вниз, в холл; проверив документы Бреннера, извинились за вторжение: "Тут скрываются наши противники, не обижайтесь"; когда солдаты вышли, к нему заглянул маленький худощавый человек в штатском, с усиками, подстриженными на испанский манер, попросил показать рукописи, быстро просмотрел их, покачал головою, сгреб со стола, поинтересовался:

— Где это вы наслушались таких небылиц о заговоре янки? Намерены публиковать?

— А вы кто, чтобы задавать мне вопросы? — спросил Бреннер, ощущая какое-то веселое безразличие ко всему происходившему.

Человек ничего не ответил, сунул рукописи в портфель и вышел.

Через двадцать, минут Бреннер был обнаружен в ванной комнате с простреленной головой; за мгновение перед смертью, поняв, что его сейчас убьют, он увидел прекрасное лицо Мишель и успел подумать: "Бедная моя девочка, как же ты станешь жить без меня?! Прости меня, любовь, все, что я делал, было сделано во имя тебя…"

93

26.10.83 (23 часа 17 минут)

фрэнк По вернулся к себе на рю Лемуан поздно; его крепко шатало; поднимаясь по крутой деревянной лестнице, он мурлыкал песню итальянских коммунистов "Аванти, пололо".

В маленькой квартире было холодно, по грязным стеклам слезливо катились струйки дождя; за стеной кричала Исабель; ее любовник, араб из Туниса, доводил женщину до бешенства чуть ли не каждую ночь; именно в это время только-только начинался последний выпуск последних известий по телевидению; Фрэнк снял плащ, повесил его на вешалку, включил электрическую печь, потом взял со стола автоматический пульт управления ящиком, включил первую программу, открыл холодильник, достал бутылку белого вина, выпил из горлышка, вынул тройку яиц и кукурузное масло, включил плиту.

"Черт, — подумал он, — как всегда, в кастрюле перегоревшее масло… Надо заводить постоянную бабу, самое противное в холостячестве — мытье посуды, а жарить на черном, перегорелом масле, как это делает Анатоль, выше моих сил, изжога замучает".

Он включил маленькую газовую колонку, горячая вода будет через пять минут; оторвал кусок батона, намазал чесночным маслом, разорвал пакетик, отрезал кусок кровяной немецкой колбасы, допил из бутылки, обсыпая свитер крошками, закусил и решил открыть еще одну бутылку, но в это время диктор произнес первую фразу о том, что час назад при выходе из критского ресторана на рю Муффтар были убиты журналисты Мари Кровс и профессор Вернье, а также некая мадемуазель Гала Оф, личность которой идентифицируется.

На экране возникла фотография: крупно разметавшиеся по мокрому асфальту соломенные волосы Мари, залитое кровью лицо, рядом — Вернье, сидящий возле стены, голова снесена почти наполовину, а чуть в стороне — женщина в синем плаще, видимо, мадемуазель Гала.

Фрэнк По опустился на стул, ощутив, как сердце остановилось в горле, мешая дыханию; это же ты, Фрэнк По, подготовил эту передачу, сказал он себе и почувствовал, как щеки его стали огненными, словно бы кто ударил наотмашь; это сделал ты, идеолог и борец за свободу человечества, которому угрожают наивные дети, склонные искать спасения в коммунистической утопии…

До ужаса явственно он почувствовал теплую и сухую ладонь Мари на своей руке, ему показалось, что он даже ощутил, какая глубокая и долгая линия жизни была у этой необыкновенной девушки, называвшей его народ так ласково америкашки… Но ведь ее убили мафиози, услышал себя Фрэнк По, и голос его шел откуда-то издалека, будто сквозь войлок, слова едва различимы, будто кто-то душит их ладонью, теплой, мягкой, с долгой и глубокой линией жизни… Молчи, тварь, сказал он себе, какие мафиози?! При чем здесь мафиози?! Ты сам сказал мафиози, кого надо убрать на рю Муффтар, и ты отдавал себе отчет в том, что ты делал, поэтому и напился, и пришел сюда, и решил приготовить себе яичницу, чтобы зажрать ею еще одну бутылку, а потом спуститься вниз и надрызгаться до чертиков, изблеваться на улице, только чтобы забыть… Но ведь я лишь передал седому то, что мне всучил резидент… Ах, ну да, ты же помнишь Нюрнберг, помнишь эсэсовцев Олендорфа и Эйхмана, они ведь тоже всего-навсего передавали, они не входили в камеры и не пускали газ в бани, набитые детьми… Погоди, сказал он себе, это истерика, погоди… Выпей. Открой бутылку и выпей. Все равно ты уже не сможешь опьянеть. Что? При чем здесь погода на завтра?! О чем они говорят, эти сучьи дикторы?!

Он замолотил кулаками в стену Исабель, заорал:

— Хватит вам! Хватит, я говорю!

За стеной настала тишина, он услышал шаги, потом отворилась дверь на лестницу и тунисец хрипло спросил:

— Вам плохо?

— Мне хорошо! Сука! — крикнул Фрэнк. — Мне очень хорошо! Иди отсюда! Пошел вон к своей сучке! Пшел вон, не то я убью тебя!

Он дышал тяжело, и лицо его полыхало все ярче, казалось, что вся кровь прилила к голове; ну-ка, возьми себя в руки, сказал себе Фрэнк, ну-ка, не будь бабой. А кем же мне быть? Сотрудником Центрального разведывательного управления, которое защищает родину от врагов? Он зажмурился, снова увидел прямо перед собой безжизненно соломенные волосы Мари и ее вывернутую руку; отчего мертвые лежат в таких неестественных позах, как же ей было больно, бедненькой, когда…

Фрэнк По сунул голову под кран; вода уже нагрелась, будь она неладна, можно мыть сковородку… Он пошел в маленькую ванну, сунул голову под ледяную воду; лицо, однако, не остывало, оно полыхало по-прежнему, и Фрэнк вдруг закричал от ужаса, потому что заплакал, а раньше он никогда не плакал, он во всем брал пример с Аристотеля Онассиса, тот ведь был таким сильным, он ведь своего отца вытащил из тюрьмы, когда еще был ребенком, он…

Фрэнк опустился на корточки; его тяжело, с желчью вырвало; голова закружилась, виски сжало тупой болью. Он заставил себя подняться, войти в комнату, начал кидать в чемодан вещи из маленького старого шкафа, потом отпихнул чемодан ногою, надел мокрый дождевик и выбежал из квартиры; дверь захлопнул, запирать не стал; ключ от квартиры бросил в пролет; спустившись вниз, стал зажигать спички, чтобы найти его; нашел, зажал в кулаке, выйдя из подъезда, швырнул ключ в тот переулок, что вел к "Инвалидам", а потом зашел в ресторан к Кастропосу, тот уже подсчитывал выручку, хотя в зале еще были гости.