Книга Любовь негодяя - Мария Бушуева

Лишь пыль огорчила меня: она, как серый мышиный ковер, укрыла пол, мягко укутала письменный стол и компьютер. Но разве трудно было смахнуть ее влажной щеткой? Что я сразу и сделала…

В кухне на столе серебрилась старинная конфетница, принадлежавшая еще моей прабабушке. Над телефоном, стоящим на кухонном стуле, висела тонкая нить паутины, а на ней, едва покачиваясь, висел крупный паук. Я осторожно сняла паука мягкой салфеткой и выбросила через форточку на балкон: на улице тепло, плети свои сети там, хозяйка вернулась!

Я позвонила отцу, он высказал обиду и удивление, что младшая дочь куда-то исчезла, не поставив их в известность. Извинившись, я пообещала его навестить и все рассказать. Ведь он ничего не знал о том, что его старшей дочери больше среди нас не было.

Меня тянуло скорее увидеть Максима как он? Помнит ли он меня?

Прежде чем ему позвонить, я заварила кофе, села в кресло и постаралась представить, где он и что с ним: его квартира… коридор… Сегодня суббота. На даче? Мысленно я прошла по неширокой тропе от электрички к его даче, привычно перекинула руку через темно-зеленый забор, нащупала крючок, открыла калитку. Новое крыльцо… Надо же, сколько перемен. Не женился ли он?

Свежая, но хмуроватая зелень теснилась возле крыльца. Пахло низким сладковатым запахом каких-то цветов. По кирпичной стене дачи ползли вьющие стебли. В темной от времени, высокой бочке плавали белые и сиреневые лепестки флоксов… Я поднялась по ступеням, зашла в приоткрытую дверь, не постучав. Красивая старинная мебель освещена была приглушенным, рассеянным светом, проникающим сквозь тюль, а над диваном горела, несмотря на то, что еще не вечерело, витиеватое бра. Под ним сидела и что-то шила пожилая женщина, почти старуха с пышными, еще не полностью седыми волосами, убранными в красивый узел. Она слегка вздрогнула, увидев меня в дверях, оторвалась от шитья и неприветливо поинтересовалась, кто я такая и что ищу в ее доме. Она не узнала меня. Ищу вашего сына, сказала я просто. Лучше вам уйти, сказала она, он отправился на станцию провожать свою жену. Он возвращается к своей бывшей жене. Вам лучше уйти, повторила она и повелительно сдвинула брови.

Ее слово всегда было для Максима законом. Встречать Новый год с ней, ездить с ней на дачу, смотреть вместе с ней телевизор — все это было для Максима самым главным и необходимым. Он походил на Кая, попавшего в плен к Снежной Королеве.

Когда-то она была очень красива, впрочем, некоторые лица к старости приобретают черты значительности, как бы намекающие на былую красоту, которой никогда не было.

Я попрощалась с ней и вышла. Снова мокрые листья на дачной тропинке ткнулись мне в лицо, стряхнув на мою еще незагорелую кожу голубоватые капли. И снова скрипнула калитка. О, эти деревянные калитки на старых дачах моего детства!.. И лопухи, и крапива у забора, и словоохотливая соседка с банкой козьего молока…

Я неторопливо шла через дачный лесок и только успела взойти на небольшой, но крутой мостик над мелкой речушкой, как на тот же голубой, в некоторых местах сильно облупленный мостик, с противоположной стороны, взбежал Максим.

Он несколько обрюзг и лицо его стало каким-то серым и помятым.

Мы вернулись на дачу, но вошли уже не через комнаты его матери, профиль которой мелькнул за тюлевой шторой и снова исчез, а через пристройку, прячущуюся в густых влажных яблонях и кустах смородины.

И ночью, когда мы вышли в сад, я, прижавшись к его плечу, едва не плакала: так было чудесно стоять под шумящей листвой, под небесным куполом, полным звезд и огней от мчащихся самолетов, в ароматах еще не перевалившего через свою середину, любимого, среднерусского лета…

— Будешь курить? — Максим закурил и, улыбаясь, протянул мне пачку.

— Что ты… Я никогда не курила. И вина не пью. Забыл?

— Не забыл — Он обнял меня. — Просто проверял.

— Ты всегда, и раньше, слишком долго и много проверял меня, — я потерлась лбом о его руку.

— Ревновал.

— А сейчас?

Он помолчал, погасил сигарету и вдохнул, подняв лицо к небу, сладкий, влекущий, волшебный запах прекрасной летней ночи.

— Ты любишь меня? — Я спросила то, что спрашивают все женщины в мире. — Любишь?

— Думаю, что люблю. — Голос его дрогнул и, наклонившись ко мне, он поцеловал меня в стриженый висок.

То, что я жду ребенка, я почувствовала уже утром. Думаю, женщины, вопреки сомнению врачей, с первого же дня способны ощущать в себе зародившуюся жизнь. Такое мое убеждение.

Мы договорились, что Максим позвонит вечером и я, счастливая, летала по квартире, наводя порядок и красоту.

Но он не позвонил ни в этот вечер, ни в следующий. Городской телефон его не отвечал. А когда я думала о нем, на меня накатывались вдруг такие ужасы, что сердце сразу падало и куда-то неслось, как под откос потерявшая управление машина.

Я выдержала только неделю. В следующую субботу я снова стояла перед новым крыльцом, потому что дверь в пристройку была закрыта на ключ и никто не отзывался на звонок.

Его мать, высокая и седая, застыла посреди комнаты и смотрела прямо на меня, не мигая. Наверное, она слышала мои шаги и видела в окно, что я иду через двор.

— Зачем вы снова пришли? — Спросила она, сдвинув своенравные брови. — Я узнала Вас, вы уехали, бросили его, вы разбили его жизнь! Если бы не бывшая его жена, пришедшая ему на помощь…

— На мне нет вины, поверьте!

— Я не верю вам.

— Я смогу, смогу все объяснить Максиму.

— Поздно.

— Поздно?!.

— Для вас его больше нет.

…и только улитки на темно-зеленой листве, и только голубоватые лепестки на зацветающей воде…

Дочка родилась, и я, несмотря на пережитое, несмотря на потерю Максима и все трудности, связанные с положением одинокой матери, была счастлива, потому что все складывалось очень удачно для нас с ней: мне повезло с работой — новый экспериментальный театр и приличный заработок, большую часть времени я проводила дома, а когда бывала в театре, брала девочку с собой — она забавно висела в сумке-кенгуру и таращила глазенки на яркую, шумную, веселую толпу артистов и помрежей.

Я хотела назвать ее Анной, но в последний момент передумала и дала ей другое имя — Полина. Так звали мать Максима. Она так и не узнала, что у нее появилась внучка. Может быть, кто-то на моем месте поступил бы иначе, но ни звонить, ни посылать фотографий малышки ее родной бабушке я не стала. Что делать — у каждого свой характер…

Вскоре в тот театр, куда я устроилась, перешел Иванченко.

— Знаешь, без тебя мне скучно, — просто сказал он и пригласил меня зайти в кафе выпить кофе.

За окном стояло жуткое гудение и немыслимый рев машин. Налетали друг на друга бегущие пешеходы…

— Ты стала какая-то… — Иванченко помолчал, подыскивая слова. Но так и не нашел — и оборвал фразу.