Книга Хроника №13 - Алексей Слаповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но «основа» – это еще и нити ткани; в этом смысле образ тишины, по которой лирическая героиня вышивает свои страдания, выглядит окончательно народно и красиво.
Говорим «война» – видим какой-то образ. Кто-то киношные кадры боев, атак, бомбежек, взрывающейся земли, крови… У кого-то в сознании возникают слова «подвиг», «преодоление», «священная», «великая»… Я же всегда думаю о людях, чья жизнь безвременно оборвалась. Любимых не обнимут, детей не родят, не приласкают.
Больше всего потрясают меня не фильмы, не художественные и документальные книги, не монументы и памятники, а молчаливые списки. Фамилии в ряд. Часто одинаковые. Как в селе Алексеевка, откуда наш род пошел, на плитах теснятся – Субботин, Субботин, Субботин, Соловьев, Соловьев, Слаповский, Слаповский, Слаповский… Гнездами вышибало. Есть в этом какая-то горькая невыразимость, которую не хочется выражать. Душе все ясно.
Иногда я хочу быть столяром, приходить на работу к девяти и обрабатывать какие-нибудь детали, желательно одни и те же; я вообще люблю монотонную работу – не мешает думать. И чтобы зарплата зависела от мастерства и скорости. В час обед в столовке, в шесть пошабашить и прибрать за собой, вернуться домой приятно уставшим, оставив работу на работе, умыться, поужинать, поиграть с ребенком, выпить две бутылки пива перед телевизором, приласкать жену и в десять лечь спать, чтобы утром опять пойти на работу – легко, свежо, без чувства горечи, вины или долга из-за того, что не успел, не смог, не одолел. И так каждый день.
Для души нации, здоровья народа важней не правда, которую народ высказывает, выпевает и вырисовывает через своих творцов, а – мифы. Мифы – идеальное представление о себе, своем прошлом и будущем. Без мифов искусство деградирует. Такие фильмы, как «Чапаев», «Два бойца», «Весна на Заречной улице» (успокойтесь, и «Сталкер» тоже), не имеют прямого отношения к реальности, но они мифологичны. И сделаны, что главное, резонансно по отношению к корневой народной сути. Сейчас либо голимая правдища, либо пузырящееся мыло. Это тоже нужно. Но, мне кажется, если народ перестает творить мифы о прошлом и будущем, он не хочет уже ни того, ни другого. Он просто очень устал.
Внедряемая сверху модель поведения: «Делай свое дело и не лезь в чужие», – кажется многим привлекательной. Действительно, как на дороге: соблюдай все правила – не попадешь в аварию. И не выпендривайся, не берись советовать, как улучшить движение, и подсчитывать, сколько украли на строительстве дорог. Слушай шансон и нежный голос навигатора, и все будет о’кей.
И вдруг в тебя, аккуратно и законопослушно едущего, влетает шальной самосвал с перегрузом, с транзитными номерами годичной давности, с водителем-нелегалом. Вот тогда спохватятся: как же это, за что?! А ты будешь смирно лежать и молчать.
Куда деться от проклятых вопросов общественной жизни? Некуда. Они все равно догонят.
Двадцать пять лет назад я сдался в наркологическую клинику. Меня привели в палату. Алкаши с мутными взглядами, казенные кровати, кислый запах прогорклых тел. Я содрогнулся и сказал: «А зачем обязательно тут лежать? Может, амбулаторно полечиться?». Врач хмыкнул: «Считаете себя лучше их? Вы, конечно, в чем-то другой, но при этом такой же алкоголик. Или вы это признаете, или до свидания, свидимся на ваших похоронах».
Я признал, свидание не состоялось.
Я из меньшинства. Я вне нормы.
И когда слышу клич других меньшинств: «Мы такие же, мы ничем не хуже!» – хмыкаю, как тот врач.
Может, мы и не хуже. Но не такие же.
Огромное уважение во мне вызывают люди, мучительно верующие и мучительно неверующие. Успокоившимся я не верю. Самодовольные верующие и самодовольные атеисты меня пугают. Агрессивные – еще больше. Есть блаженные и тем счастливые, но это свойство психики, а не мировоззрения.
Приход к вере не закрывает вопросы, наоборот, ставит более сложные. Если в вере нет ощущения взятой на себя тяжкой ответственности, она ничего не стоит. Но и неверие для думающего человека не уютный тупичок, он упорно ищет в других местах. Мыслящие верующие и мыслящие неверующие ближе друг другу, чем те, кто воспринимает догматы как печать на устах, на уме, а иные и на совести.
Загадочный для меня писатель Юрий Олеша. Его в советское время очень любили маргинальные самиздатовцы, гении кухонь. Почему? Возможно, потому, что «Зависть», по сложившемуся безоговорочному мнению, роман о свободомыслящем интеллигенте как лишнем человеке. Которого победила колбаса.
На самом деле, мне кажется, роман поэтизирует творческое бессилие и бесплодие. Именно это, быть может, и привлекало бессильных и бесплодных фрондеров. А бессилие можно победить не только колбасой, но и простецкими водкой с пивом.
При этом очень симпатичный, нежный был человек, с блистательной неуместностью говоривший на 1-м съезде совписателей о больном и личном. Одно из немногих человеческих выступлений. Особенно если сравнить с барственно холопствовавшим Горьким.
У меня отношения с Платоновым просто мучительные. Прочитав впервые: «русский – это человек двухстороннего действия: он может жить и так и обратно и в обоих случаях остается цел», – я окоченел от восторга. Перечитал через пару лет – мурашками продрало от ужаса. Потом опять перечитал – засопротивлялся, увидел дьявольскую и губительную прелесть, надоевший, проклятый и безнадежный русский дуализм. И еще перечитал – и показалось, что это, как и многое другое у Платонова, есть великая пошлость, банальность, заключенная в причудливые словеса. И вот недавно опять перечитал – и страшно разозлился: безответственная бессмыслица.
Видимо, про меня написано, иначе откуда такая личная горечь и горячность?
Раньше я вздрагивал, услышав категоричное: «Литература должна быть…», «кино должно быть…» – и далее непререкаемые слова о том, какими должны быть литература и кино. И театр. И музыка. И все прочее. Меня это задевало, хотелось спорить. Теперь поуспокоился. Я понял: люди просто забывают прибавить «по-моему». Но кто мешает прибавить это самому? Брось сердиться, они говорят, а ты добавляй. И все.
Вот, например, заявляет некий продюсер (весьма крупный), что нет у нас сценаристов. Напрочь. Не сердись, не обижайся, он всего лишь хочет сказать, что нет сценаристов, которые нужны ему. Добавляй, раз уж люди забывают это сделать.
Я добавляю. И, знаете, помогает!
Известный и неглупый (вроде бы) человек, осчастливленный браком с новой молодой женщиной, публично растекается соплями (часто тут и фотографии в обнимку, а то и живые картинки, если ТВ), сюсюкает, признается в любви избраннице. Так и хочется спросить: ты мужик или блондинка из Вконтакте? – у тебя прежняя жена тоже человек, у тебя дети и друзья от нее, каково им это видеть? Люби на здоровье, богинь свое приобретение в тишине, зачем звенеть во все колокола, как ты офигительно счастлив? Другим же больно! Самые умные мимоходом «отдают должное» прежним супругам. И все равно не понимаю, какая необходимость хвастаться счастьем, замешанным на чужой боли?
