Книга Император Юлиан - Гор Видал

Приск: Тут Юлиан все ставит с ног на голову. Екиволий - дело понятное. Какой бы веры ни придерживался царствующий император, Екиволий был готов ее обожать. Когда эдикт Юлиана вступил в силу, меня в Афинах не было, но потом Проэресий рассказывал, что он немедленно прекратил занятия. Позднее, когда Юлиан специально для него сделал исключение, Проэресий отказался возобновить работу и заявил, что эдикт Юлиана в высшей степени несправедлив, но если это закон, то он хотя бы должен быть один для всех. Звучит это очень смело, но на самом деле все было не так красиво: в день оглашения эдикта Проэресий навестил своего старого друга, иерофанта. Не знаю, как это получалось, но иерофант всегда безошибочно предсказывал будущее. Он единственный гадальщик, который меня просто поражает. Кстати, он предсказал, что еще до конца этого десятилетия все храмы Греции будут разрушены. Интересно, кто это сделает, Феодосий или готы? Судя по тому, как на наших границах собираются полчища варваров, - скорее всего, готы.

Так или иначе, Проэресий поговорил с иерофантом. Он, разумеется, не мог напрямую спросить, сколько осталось жить Юлиану. Это была бы измена. Поэтому он спросил о судьбе одного из любимых проектов Юлиана - Юлиан как раз носился с идеей произвести переоценку всех земель Ахайи, с тем чтобы понизить на них налог. Проэресий притворился, что страшно озабочен судьбой одного из поместий жены. Как ей поступить, следует ли продать его сейчас или подождать нового налога? Продавай сейчас, сказал иерофант (без всяких заклинаний или вдыхания подземных паров), налог на землю не понизят. Так Проэресий узнал, что царствованию Юлиана скоро придет конец.

Юлиан был совершенно прав. Я действительно был против эдикта об образовании. Я считал, что он жесток и осуществить его просто невозможно. В академиях не менее половины лучших учителей - христиане. Кем их заменить? Но к этому времени чрезмерная работа уже измотала Юлиана. Честно говоря, жаль, что он не походил на Тиберия или хотя бы на Диоклетиана. Будь он тираном, он, возможно, и добился бы своего. Хотя христиане утверждают, что их кровь - оплодотворяющее семя, император, поставивший себе цель их уничтожить, вполне мог бы этого достичь с помощью силы, особенно если бы он к тому же создал христианству привлекательную альтернативу. Но Юлиан был не таков: он, изволите ли видеть, хотел быть философом до конца и победить лишь убеждением и примером! На этом он и споткнулся. Достаточно ознакомиться с первоисточниками христианства, чтобы понять, что логика там и не ночевала. Только под страхом меча Юлиан смог бы обратить христиан в свою веру. Однако по доброте своей он не вынимал этот довод из ножен.

Хотя Юлиан старался сохранять спокойствие, дурные вести из всех провинций действовали на него не лучшим образом. Он стал раздражительным и начал отвечать ударом на удар. Эдикт об образовании, как он считал, должен был окончательно сокрушить врага. Что ж, если бы Юлиан остался в живых, возможно, этот эдикт и возымел бы действие, но я в этом сильно сомневаюсь. В глубине души Юлиан был слишком мягок и не сумел бы довести дело до конца. Эдикт об образовании и многие другие глупости он совершил по наущению Максима, который в Антиохии стал просто невыносимым.

Либаний: Впервые я целиком и полностью согласен с Приском. Максим не был ни софистом, ни философом, ни даже учителем. Он был магом. Я далек от полного неприятия магии (в конце концов, очень многое из того, что нас окружает, человеческому пониманию недоступно), но колдовство Максима - явное мошенничество. Остается только сожалеть о том огромном влиянии, которое он оказывал на Юлиана.

Юлиан Август

У эдикта об образовании было одно забавное последствие (насколько мне известно, единственное). Два драмодела, отец и сын, - и того и другого звали Аполлинариями - после его выхода тут же переложили заветы Галилеянина и иудейское Писание в греческие драмы и трагедии! Таким образом они хотели обойти мой запрет и продолжить преподавание греческого. Я ознакомился с несколькими их "шедеврами" и должен признаться: при всей их топорности они куда как лучше первоисточников. Новый завет они в подражание Платону изложили в виде сократических диалогов (только почему-то анапестом!), а все иудейское Писание от начала до конца вместили в двадцать четыре главы колченогого дактиля.

Произведения Аполлинариев мне прислал для ознакомления перепуганный епископ Кесарийский… то есть Мазакский. Я ответил ему одной фразой: "Прочел, понял, порицаю". Перед самым отъездом из Антиохии я получил на это письмо ответ от моего старого приятеля Василия (я несколько раз приглашал его ко двору, но он неизменно отвечал отказом). Ответ этот был также из одной фразы: "Ты прочел, но не понял, иначе бы не порицал". В чем, в чем, а в угодничестве Василия не заподозришь!

Не стану подробно описывать антиохийцев. Их дурной нрав общеизвестен. Они славятся изнеженностью, легкомыслием и вздорным характером, их любимые занятия - скачки, азартные игры и мужеложство. Впрочем, сам город очень красив, удачно расположен, и климат там благодатный. Прямо напротив острова, на котором стоит мой дворец, находится большой сирийский квартал. Посетить его - все равно что съездить в Персию, так веет Востоком от наружности людей и их одеяний. А в южной части города и вдоль дороги в Дафну - многочисленные усадьбы иудеев. Они здесь большею частью земледельцы, получившие землю в награду за военные заслуги. К ним я еще вернусь.

В первые недели в Антиохии, когда я еще, так сказать, "пользовался популярностью", я, как и положено, являл себя народу. Правда, на ипподроме меня подняли на смех из-за бороды, но смех еще был вполне добродушный. Я также посетил театр, который высечен в склоне горы Сильпия, - природа, казалось, специально предназначила это место для амфитеатра, сделав круглый изгиб. В тот вечер давали Эсхила, так что я не потратил времени даром: ведь в соответствии с обычаем я должен смотреть в театре одни комедии. Императоры по большей части народ легкомысленный, и директора театров приберегают для них самые дурацкие фарсы. Так, любимым драматургом Константина был Менандр, Констанций, вероятно, тоже любил легкую комедию, но это точно не известно, ибо, появляясь на публике, он никогда не смеялся и не улыбался. Такой он создал себе образ. Вряд ли он мог по достоинству оценить классические комедии: их искрометный язык, насыщенный каламбурами и игрой слов, скорее всего, был выше его понимания. К счастью, комит Востока дядя Юлиан хорошо знал мои вкусы и избавил меня от комедий. Я с большим удовольствием посмотрел спектакль - это был "Прикованный Прометей".

Значительная часть времени уходила у меня на суды. Дел там было немыслимое количество, а мое присутствие еще усугубляло положение. Когда в город прибывает император, все тяжущиеся стараются попасть на суд к нему. Им кажется, что он беспристрастнее (верно) и что его приговор будет более мягким, так как он заискивает перед чернью (в моем случае это заблуждение).

Хотя император действительно старается быть более снисходительным, чем местный судья, некоторые адвокаты неизбежно начинают злоупотреблять монаршей милостью, и тогда гнев побуждает нас к решениям, о которых потом приходится сожалеть. Зная об этой черте своего характера, я попросил городского префекта останавливать меня всякий раз, когда ему покажется, что я начинаю горячиться и терять самообладание или говорить не по существу. Поначалу он робел, но потом освоился и очень помогал мне, что называется, не сбиваться с курса.