Книга Выстрел в Опере - Лада Лузина

— Вы так подумали? — открыл Митя рот, взирая на адскую смесь тайны «Незнакомки», фатальности «Филипповны» и мучительности ума самого Федора Михайловича.

«Я придумала.

Маша записала и развила.

Я заучила, — подумала Катерина Михайловна.

— Куда твоим котлетам!»

— И вот что я вам скажу, — закруглила разговор Катерина. — Я хочу быть хотя бы курицей. Хотя бы курицей, чья смерть послужит продлению жизни немногих.

— Смерть?

Катерина принялась разглядывать своего собеседника долгим, самоироничным взглядом.

— Так хочется вам сказать. А ведь я вас совершенно не знаю. Оттого, верно, и хочется сказать, что не знаю. Или чтобы лазейку себе оставить. Вдруг кто-то меня остановит? И я не сделаю это, не потому, что боюсь, а потому, что возможности такой просто не будет. Только сами мысли мои — уже трусость. Вы ведь кем угодно оказаться-то можете. Даже осведомителем у охранки.

Митя дернулся.

— Ах, значит, угадала, — с чисто мазохистским сладострастием протянула «Настасья». — Ну что ж, бегите. Доносите на меня, берите свои тридцать сребреников, вам же там щедро платят. Встретимся в Купеческом. Посмотрим, удастся ли вам меня остановить!

Не прощаясь, «Незнакомка» вскочила из-за стола и направилась к выходу.

— Постойте! — Богров бросился следом.

Но Катерина Михайловна не собиралась останавливаться — она уверенно шла по Фундуклеевской вниз, в сторону Крещатика.

— Это не так! — семенил Митя рядом. — Неверно, то, что вы подумали. Вы не представляете… Я вам все, все сейчас расскажу. Даже если вы… И будь что будет! Но этого быть не может. Я ж случайно, совершенно случайно в кофейню пришел, как будто Бог меня вел, хоть я в него и не верю. Послушайте!

— Я больше не желаю вас слушать! — горделиво изрекла «Незнакомка». Со времен ее первого визита в прекрасное Прошлое Крещатик успели перемостить шесть раз, и теперь Катерина бодро вышагивала по удобным и ладным гранитным кубикам.

— Выслушайте меня, умоляю!

Остановив Катю, спешащую, напротив спасенной Машей старокиевской почты, Богров в отчаянии заглянул горделивой даме в глаза.

— Пожертвуйте мне одну минуту. Прошу вас, сюда, во двор, тут нас не услышат… Вы должны знать. Я иду в Купеческий сад, чтобы убить Столыпина, — открыл он ей страшную правду. Которую Катя знала и так.

«Первой встречной… Неудивительно, что тебя повесили», — поморщилась она про себя.

— Вы желаете убить Председателя Совета Министров Столыпина? — сверкнула глазами «Настасья Филипповна». — Какой вы невежда!

— А вы разве…

— Нет! — срезала его красавица. — Конечно же, нет. Я намереваюсь убить царя. Николая II. Вы, видно, ничего и не знаете! А я прекраснейшим образом осведомлена. Некоторое время назад Столыпин подал Николаю особый журнал совета министров о пересмотре постановлений, ограничивающих права евреев. Мне это из достоверных источников известно!

— Это невозможно, — обмяк убийца Столыпина.

— Мне даже списали копию, — чванливо заверила его убийца царя. — Но Николай отказался брать решение на себя. А без высочайшего волеизъявления Дума никак не найдет времени обсудить сей неугодный всем законопроект. Петр Аркадьевич ничего не может поделать. Царь — тряпка! Но я знаю, как решить этот вопрос. Законопроект будет принят!

— Вы ради евреев?.. — обмер Митя.

— Хотя бы ради немногих… Только бы не просыпаться каждый день и не думать, зачем, зачем я живу? Но тише, — приложила Катерина палец к губам. — Если кто-то узнает, что я застрелила царя ради спасенья несчастного народа, несчастный народ первым пострадает за это. Начнутся погромы. Не смейте никому говорить! Более того, на суде я скажу, что убила Николая II, прознав о его преступном прекраснодушии. Скажу, что пришла в негодование от мысли, что наш российский государь намерен подарить гражданское равноправие мерзким жидам. Пусть, пусть Николай станет мучеником! Но тогда уж никто не осмелится не исполнить его последнюю, предсмертную волю, и закон будет принят. Каково?

— Потрясающе! — признал шахматист.

Немыслимая красавица, мыслящая, как сам Достоевский, оказалась к тому же героиней — спасительницей.

— Но, — дошло до него, — вы же погибнете!

— Конечно, погибну, — деловито кивнула Катя. — Меня повесят. Если я спасусь, как, позвольте узнать, я смогу ораторствовать на суде?

— Вас возненавидят! — вскрикнул Богров. — В первую очередь сами евреи.

— Я знаю, — скорбно поджала губы Катя. — Но важно не то, что о тебя говорят, а то, какую пользу ты приносишь. Про того же Столыпина говорят много пакостного. А он…

— От какой непростительной ошибки вы меня удержали! Но я не могу позволить вам умереть. Нет…

— Кроме меня этого не сделает никто, — с достоинством произнесла Катерина.

— Я! Это сделаю я, — выпятился Митя Богров. — Я убью Николая. Я спасу вас.

— Вы только погубите весь мой план, — сказала Катя. — Вы — еврей. Кто поверит, что вы антисемит? А я — православная, дворянского рода.

— Вы правы. — (Даже варясь в ведьмином котле любви и смерти, он не утратил способности логически мыслить — за что заслужил Катино уважение.) — Что ж делать? Вот так отпустить вас на смерть. Вас, самую прекрасную, удивительную, восхитительную женщину, какую я видел. Ведь вы еще можете быть счастливы! Очень счастливы.

— Счастлива?! — презрительно зашипела Катя. — Выйти замуж, завести детей, ходить по балам и суаре, устраивать лотереи? Такое счастье вы мне предлагаете? — обиженно отпрянула она. — Подите прочь! Я думала, вы понимаете. А вы назвали меня женщиной!

— Простите! — схватил он ее за руку. — Вы потрясающая, изумительная, невозможная… человек. Поверьте, я понимаю, понимаю больше, чем вы думаете… Но как… Как же мне вас?…

«Вот и страдай теперь, как мы, — мстительно подумала „человек“. — Погляди на себя со стороны и подумай, как подсунуть мне свои котлеты? И убедить меня, что можно быть просто счастливой, не спасая никаких миров».

— Но, — подался он к ней, — помыслите, Екатерина Михайловна, ради чего вы жертвуете собой? Ради того, чтобы другие жили счастливо той самой счастливой жизнью, которую вы для себя отвергаете. Если вы готовы пожертвовать ради этого счастья своей головой, вы должны признавать, что в нем есть смысл. Ведь если его нет, бессмысленна сама ваша жертва!

«Прекрасно, мой мальчик, — похвалила его Катерина. — В логике тебе не откажешь».

— А кроме того, — наплевал на логику он, — я просто не пущу вас, и все!

— Вы не удержите меня! — взвизгнула Катя. — Если мне не удастся сделать это сегодня, в Купеческом, я пойду в театр. Я достала билет…

— Нет! — преградил он дорогу.

— Да!