Книга Басилевс - Виталий Гладкий

Под Митридатом был, как и под многими участниками охотничьей забавы, в особенности миксэллинами, мохноногий низкорослый конь, помесь северных скифских скакунов и сарматских аргамаков, отличающихся неутомимостью в беге и особым чутьем на многочисленные кочки и рытвины, скрытые в высокой траве. Поэтому понтийский царевич, бросив поводья и полностью доверившись жеребцу, мчал по степи куда глаза глядят, на скаку поражая стрелами поднятую дичь, тут же подбираемую Гордием.

Беда случилась, как ей и положено, внезапно – конь оруженосца, вскормленный в неволе и привыкший к укатанному скаковому полю и дорогам, пусть неважным, но все же зримым, со всего разбега ухнул в коварную ловушку, устроенную самой природой, – подземную старицу, прикрытую сверху сплетенными корневищами и дерном. Некогда на этом месте протекал узкий, глубокий ручей, впадающий в одну из степных речушек, полноводных ранней весной и пересыхающих уже к началу лета; теперь на ее месте рос чахлый камыш, пырей и кустики полыни. Русло ручья, давно не поенное половодьем, кое-где и вовсе исчезло, подмытое дождями, а местами превратилось в каверны, где находили себе убежище лисы и волки. Гордий, приученный скитаниями по горам Париадра к любым неожиданностям, упал по-кошачьи на четвереньки, совершив головоломный кульбит, но конь… Бедное животное сломало передние ноги и жалобно ржало, умоляюще глядя на хозяина влажными от слез глазами. Посмотрев на белеющие обломки костей, прорвавших шкуру, слуга царевича, стиснув до скрежета зубы, полоснул животину ножом по горлу, чтобы прекратить ее страдания – в такой глуши помочь коню он не мог. Свершив кровавый акт милосердия, Гордий забрался на лысый пригорок и окинул взглядом степь. До самого горизонта, куда ни кинь взглядом, она была безмолвна и пустынна. И только белобрюхий лунь, разомлевший от сытости и яркого полуденного солнца, парил в вышине, купаясь в воздушных потоках, исторгаемых нагревшейся землей…

А в это же время неподалеку, примерно в тридцати стадиях к западу, в глубокой балке, заросшей терновником, бузиной, невысокими кустами шиповника и бересклета, расположилась на привал компания степных разбойников. На первый взгляд они казались родными братьями: все бородатые, низкорослые, в безрукавках мехом наружу и кожаных шароварах, заправленных на скифский манер в видавшие виды опорки, не раз чиненные и перевитые для крепости сыромятными ремешками. И только вблизи, присмотревшись, можно было заметить различия: у одного отсутствовало ухо, второй пытался достать грязной культей кость из котла с похлебкой, лоб третьего обезобразило выжженное клеймо раба – родовая тамга какого-то из сарматских вождей, четвертый хромал, а у пятого на голове краснела плохо поджившая плешь, память о встрече со скифским гиппотоксотом – видимо, в схватке он был ранен, и воин, посчитавший его мертвым, снял с головы лишь скальп. Будь здесь купец Аполлоний или рапсод Эрот, они несомненно узнали бы в этих несчастных подручных Фата, захвативших караван пантикапейца.

– …Мы торчим здесь уже четвертые сутки, а от Фата ни слуху ни духу, – брюзжал плешивый, вылизывая миску с остатками ячменной каши. – Пропади оно все пропадом…

– Ему что, он зиму в пантикапейских харчевнях переждал, в тепле да сытости, мы же в холодных норах вшей кормили, – с завистью поддержал его хромой. – У него денег куры не клюют, а нам приходиться вместо вина пить это вонючее скифское пойло, оксюгалу.

– Закройте хлебальники, без вас тошно! – вызверился на них клейменый, похоже, старший, один из помощников Фата. – Будто вам не известно, что теперь скифы заодно с боспорцами, и нашему брату впору зубы положить на полку. Караваны ходят почти без охраны, но попробуй к ним подобраться поближе – степь прямо кишит скифскими гиппотоксотами и легкоконными отрядами роксолан, – он невольно погладил клеймо и грязно выругался. – У сармат договор со Скилуром, и для них охота на нас – азартная игра и первое развлечение. Вот и крутись тут…

– Нужно уходит в горы, – пробормотал разбойник с культей. – Пересидим холода, а там видно будет. Это перемирие не вечно. Мы еще свое наверстаем.

– В горах нас тоже никто не ждет, – возразил плешивый, с опаской поглядывая в сторону старшего разбойника, скорого на расправу. – Разве что жрецы капища таврской богини Девы, что расположено в Священной Роще, – на его жертвенном алтаре всем нам места хватит.

– Ты и там успел побывать? – с неожиданным интересом спросил до сих пор безмолствующий разбойник с искалеченной рукой.

– Приходилось… – невольно втягивая голову в плечи, отрезал плешивый и отвернулся, видимо, не желая больше говорить на эту тему.

Разбойник с культей хотел было продолжить расспросы, но тут раздался тихий свист, подействовавший на разбойников, как удар боевой нагайки с металлическими наконечниками. Судя по лихорадочной поспешности, с которой они уничтожили следы кострища и нырнули в заросли, это был сигнал тревоги. Нужно отдать им должное: не шевельнулась ни одна ветка, не затрещал сухостой, и даже шорох травы, принявшей степных изгоев в свои объятия, казался одним из несильных порывов низового ветра.

На дне балки, там, где кустарник уступил место голому скалистому обрыву, из-под земли бил чистый прозрачный ключ. Монотонно журча и искрясь на солнце, он изливался в крохотное озерко. Его берега были истоптаны степной живностью, приходившей сюда в ночное время на водопой. Как раз к нему и стремился одинокий всадник, спускаясь по пологому откосу на звериную тропу, вьющуюся среди разнотравья и чахлого кустарника.

Это был Митридат. Озадаченный внезапным исчезновением Гордия, он некоторое время плутал по степи, пока не понял, что окончательно заблудился. Другой на месте Митридата мог и запаниковать, но привычный к нелегкой кочевой жизни царевич только порадовался столь редкому приключению в его нынешнем скучном существовании беглеца и городского затворника. На балку и озерко он наткнулся случайно и с облегчением решил: самое время перекусить и дать отдых уставшему от бешеной скачки коню, чтобы затем со свежими силами отправиться на поиски охотничьего лагеря.

Утолив жажду, царевич досуха вытер все еще влажный от пота круп жеребца, напоил его, а затем спутал и пустил пощипать зеленую травку, росшую возле ключа. Внимательно осмотрев склоны балки и не заметив ничего подозрительного, Митридат поторопился снять одежду и с наслаждением окунулся в обжигающую холодом глубину озерка. Вдоволь наплескавшись, он вылез на берег и, развязав переметные сумы, стал доставать немудренную снедь.

Арканы взлетели в воздух с удивительной слаженностью и упали на Митридата как клубок змей в кошмарном сне – беззвучно и внезапно, в мгновение ока опутав мускулистое тело юноши тугими петлями. Взревев львиным рыком, он вскочил, пытаясь разорвать сплетенные из конского волоса веревки, но опытные разбойники предусмотрели и такой поворот событий – раздался переливчатый свист, и короткий кожаный ремень с привязанными на обеих концах свинцовыми грузиками опутал ему ноги. Последнее, что увидел катающийся по земле Митридат, была увесистая дубина, окованная железными кольцами; описав замысловатую дугу, она со страшной силой опустилась между его глаз…

Очнулся царевич от хохота. Пленившие Митридата разбойники угощались найденным в переметных сумах царевича вином и смаковали подробности столь удачной охоты за живым товаром. Особенно потешался разбойник, стоявший на страже и первым заметивший такую знатную добычу. В отличие от остальных грабителей, он был молод, силен и не равнодушен к одежде. На нем красовался достаточно новый парчовый кафтан, щегольские сапожки с вышитыми на голенищах узорами, замшевые шаровары и короткий плащ с дорогой фибулой из электрового сплава. Похоже, совсем недавно он вращался среди достойных людей, но порочные наклонности в конце концов привели его в эту весьма сомнительную компанию. Щеголь был самоуверен, смазлив, и только хищный блеск глубоко посаженных черных глаз выдавал в нем натуру жестокую и беспринципную. Будь здесь кто-либо из наездников пантикапейского гипподрома, ему не составило бы труда узнать в молодом разбойнике бывшего собрата по ремеслу, cлужившего у красавицы Ксено и изгнанного за поражение на прошлогодних скачках.