Книга Русское язычество. Мифология славян - Николай Иванович Костомаров

class="v">Сирого кота впускала.

Возьму котика в припил,

Ой, винесу я на двир,

Та й пущу кота за двир,

Щоб батенько не чував,

Люде не вбачили,

Що ми з им гуляли.

В третьей — муж подстерегает в образе кота молодца, который ухаживает за его женою.

Ой, що ж то за котик, що дви лапи мае.

Вин до мого сала часто заглядае.

Ой, вин ходить по пид-стиньню, пидмовляе мою жинку.

Из диких зверей в песнях встречаются куница, соболь, ласочка, олень, тур, волк и медведь.

Куница и соболь символизируют молодца и девицу.

Та наказувала куночка

Свому чорному соболю:

«Ой, бувай, та соболоньку,

Та у мене та в суботоньку». —

«Ой, рад би я та бувати,

Тебе, куночку, видати,

Та у тебе лози густии,

А риченьки бистрии». —

«А я лозоньки порублю,

Бистри риченьки впирну». —

«Ой, бувай, бувай козаченьку

У мене у суботоньку». —

«Ой, рад би я бувати,

Тебе, дивочку, видати,

Та у тебе двори новии,

Ще й замочки крипкии,

Ще й батенко сердитий». —

«А я замочки одимкну,

Воритечки одчиню,

Свого батенька вблагаю».

О превращении в куницу чужой жены, убежавшей с женатым молодцом, превратившимся в камень, см. выше о камне. Соболь — ласкательное прозвище молодца.

Козаченьку, мий соболю,

Визьми мене и з собою.

В одной карпатской колядке мы встречаем бобров как предмет богатства для хозяина.

Ой, там за двором, за чистоколом,

Ой, дай, Боже!

Стоит ми, стоит, зелений явир,

А в тим явори три користоньки;

Одна ми користь — в верху гниздонько,

В верху гниздонько сив соколонько;

Друга ми користь — в середини,

А в середини в борти пчолоньки;

Третя ми користь — у кориненька,

У кориненька чорнии бобри.

Ласочка является в одной карпатской колядке в чрезвычайно странном образе. Девица отправляется за водою и видит дивного зверя-ласочку, которая оказывается не ласочкою, а Божьей Матерью.

Ой, пишла ж она з двома ведерци,

В едно начерпла, з другим ся вергла,

Вергла ся борзо до матиночки:

«Видила ж бо я дивное звиря,

Дивное звиря — ластивляточку;

Не е бо тото ластивляточка,

Але е ж тото Божая Мати!»

Можно предположить, что здесь была какая-то мифологическая история о появлении в виде животного женского существа, внезапно потом принявшего свой собственный вид, — один из обыкновенных образов мифического мира, оставшийся во многих сказках: Божия Матерь заменила что-то иное.

Олень и тур встречаются преимущественно только в галицких песнях. Понятие об этих зверях сбилось до того, что образовался один зверь — тур-олень. В одной колядке поется, что хозяйка (газдина) посылает слуг поймать и убить тура-оленя и повесить его шкуру и рога в ее покое.

Стоит ми, стоит, свитлонька ноча…

Ой, дай, Боже!

А в тий свитлонци гей газдиненька,

В на соби ходит, з члядью говорит,

З члядью говорит, в кватирку ся дивит,

Дивится, дивит, в чистое поле,

Ой, висмотрила дивное звирье,

Дивное звирье, тура-оленя,

На головци ж му та девять рижкив.

Ой, крикнула ж вна на свои слуги:

«Служенки ж мои найвирнийшии!

Верить же соби шовкови сити,

Други застрийте яснии стрили,

Чей спиимаете дивное звирье,

Дивное звирье, тура-оленя.

Як поймаете, вид разу вбьете,

Вид разу вбьете, роги зщибете,

Роги зщибете, щубу здоймете,

Ой, принесете, та й повисите,

Та повисите в новий свитлонци,

В новий свитлонци, чом на стинонци,

Все ж того буде гей газдиненьци».

Здесь ясно воспоминание о древней охоте на этих зверей, о которой не раз говорится в наших старинных летописях и сочинениях. Затем эти звери представляются в чрезвычайно мифической оболочке. Так, в одной колядке, например, черный тур говорит молодцу, который промахнулся, что он убьет его после, в воскресенье, и через то добудет такую славу, что достанет себе девицу.

Як надибали чорного тура,

Чорного тура, грубого звиря,

И снипок стрилок не достриляе,

И сив коничок из ниг спадае,

Гордий молодец з страху вмливае,

А чорний тур так промовляе:

«Не бияся мене, не забьеш ти мене.

Поиидеш же ти в недилю рано,

Тогда ж ти мене та й постриляш,

А за славоньку панну достанеш».

В другой колядке на одном из рогов тура-оленя поставлен терем, а в этом тереме — красная девица.

Дивнее звиря тура-оленя,

Що на головци девять рижичкив,

А на десятим терем збудован,

А в тим терми кгречна панночка.

Далее описывается, что она шинок держит и за неплатеж денег берет с трех молодцов коня, саблю и шубу. Кажется, все, что относится к этой девице и молодцам, составляет особую песню, не имеющую связи с рогами тура и приставленную к песне о туре случайно. Но вообще тот образ, что на рогах у тура или оленя происходят сцены человеческой жизни, вероятно, был присущ народной поэзии и основался на забытом теперь мифологическом представлении; на это указывает другая колядка, в которой поется, что от ветра высох Дунай и зарос зельем; по этому зелью пасется олень, на нем пятьдесят рогов и тарелка; на тарелке золотой стольчик, на стольчике молодец играет на гуслях и поет.

Ой, за гори-долу витер повивае,

Дунай висихае, зильем заростае,

Зильем трепетьом, вшеляким листом;

Дивное звирье спасуе зилье,

Спасуе зилье сивий оленець,

На тим оленци пятдесят рижкив,

Пятдесят рижкив, еден тарелець,

На тим тарельци золотий стильчик,

На тим стильчику гречний молодец

На гусли грае, красно спивае.

Волки встречаются в козацких песнях в мрачных образах. Волки растаскивают кости умершего козака.

Вовки сироманци набигали,

Козацьки кости розношали

По байраках, по долинах,

По козацьких прикметах.

Козак,