Книга Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

«По сути дела, это был союзный договор, обставленный по этикету того времени» [Гумилев 1989: 509]. Он, как нам кажется, близко подошел к разъяснению ситуации. «Этикет того времени» заключался в активном использовании архаических комплексов, в данном случае института «подарка-отдарка».

52

В. М. Крюков, сравнивая древнекитайские «пожалования» с европейской «инвеститурой», пишет, что в них «безусловно, наличествует “инвеститурный”элемент, но это лишь одна из его сторон. Институт инвеституры в раннефеодальных обществах – это видоизмененная форма архаического дара, стадиально более поздняя. Дары здесь уже превращены в чистый символ, знак, утративший какой бы то ни было экономический смысл» [Крюков 1987: 9]. Мы полагаем, что в русско-ордынских отношениях, судя по всему, сохраняется еще именно «форма архаического дара». Отсюда эквивалент материальной (экономической) и политической составляющих.

53

Ср.: [Павлов 1958: 100, 108–109]; см. также: [Развитие русского права 1986: 257].

54

То же наблюдалось и в отношениях монголов с армянскими и грузинскими правителями и прочими вельможами [Киракос Гандзакеци 1976].

55

Похожая ситуация имела место и в случае посещения «вежи» Бату-хана Даниилом Галицким в 1245 г., о чем подробно рассказывает Ипатьевская летопись [ПСРЛ, т. II: 806–808). «Он (Даниил. – Ю. К.) должен был низко склониться перед ханом, но принят был милостиво, и ему всячески высказывалась благосклонность», – так прокомментировал этот эпизод Г. В. Вернадский [Вернадский 1997а: 150]. См. также: [Котляр 1997: 119, 120]. Видимо, с таким обобщенным объяснением событий можно согласиться (как, впрочем, и с тем, что галицкий князь пребывание в ханской ставке использовал в своих целях. См.: [Вернадский 1997а: 152]). Что же касается довольно эмоционального пассажа летописца «О, злее зла честь Татарьская», то он более напоминает высокохудожественный прием, нежели отражение действительности (Н. Ф. Котляр также пишет о «взволнованном, эмоционально-лирическом отступлении» [Котляр 1997: 119–120]. Ср.: [Соловьев 1988, т. 3–4: 169–170; Гумилев 1989: 525–526]).

56

«Считая хана своего “повелителем всех людей”, татары не делали различия между подданными хана и представителями непокоренных ими народов; как ханские подданные, так и послы от последних должны были говорить, перед ханом стоя на коленях» [Савва 1901: 212–213].

57

Вот сопоставление сведений летописей и жития, приведенное А. Н. Насоновым. «Во-первых, по тексту жития, Федор Ростиславович получил Ярославль в согласии (“совещаниемъ”) с ростовскими князьями Борисом и Глебом. Из летописей (Лавр., Симеон., Акад.) мы также знаем, что уже в 1276 г. Федор Ростиславович был ярославским князем и что, находясь в отношениях свойства с Глебом Васильковичем (был его “сватом”), слушался последнего или, во всяком случае, действовал в согласии с ним (в 1278 г. Глеб “посла сына своего в Орду съ сватомъ Федоромъ Ростиславичем” (Симеон. л.). Во-вторых, по тексту жития, Федор Ростиславович жил продолжительное время в Орде, и хан приблизил его к себе. По данным летописей, близость князя к Волжской Орде также не подлежит сомнению (в 1278 г. он принимает участие в походе на Кавказ с войсками Менгу-Тимура; в октябре идет в Орду для участия в новой войне; в 1281 г. вместе с татарами делает набег на Переяславль). После 1281 г. и вплоть до 1293 г. летопись о нем ни разу не упоминает, и весьма возможно, как предполагает А. В. Экземплярский, что к этому периоду относится то продолжительное пребывание князя в Орде, о котором рассказывает житийный текст. В-третьих, по тексту жития, Федор Ростиславович пользовался большим расположением ханши; по ее настоянию, между прочим, состоялся его брак с ханской дочерью (после смерти первой жены князя), и от этого брака у него был сын Давид; сын же от первой жены умер при жизни князя. Из летописи мы также знаем, что после смерти Федора Ростиславовича остался сын Давид, княживший в Ярославле. В-четвертых, по тексту жития, г. Ярославль стал враждебно относиться к князю и не хотел его принимать. С помощью татар он вновь сел в Ярославле, причем оппозиция князю в городе была подавлена татарским войском. Летопись тоже свидетельствует, что в 1293 г. Федор Ростиславович пришел из Орды вместе с “Дюденевой ратью”, опустошившей северо-восточные города, и затем, по словам древнейших сводов, сел “на Ярославли” или “седе на княжение въ Ярославли” (ср. Лавр., Симеон., Акад. л., 1293–1294); как видим, из летописи также явствует, что г. Ярославль был князем Федором временно утерян; с другой стороны, летописные известия также обнаруживают, что в Ярославле имели место вечевые выступления (ср. Лавр., Симеон. и др. л., 1262 и 1322 гг.). Таким образом, тот новый фактический материал о ростовских князьях, который дает нам житие Федора Ростиславовича в редакциях Антониевой и Степеной книги, вполне согласуется с теми сведениями, которые сообщают дошедшие до нас летописные своды» [Насонов 1940: 61].

58

В Мазуринском летописце: «Царь же всегда веляше стояти пред собою и чашу приимаша от рук его и держа его три лета» [ПСРЛ, т. XXXI: 79].

59

Современные ученые отмечают, что важнейшую социальную (потестарную) функцию в архаической среде выполняли не только напитки, но и в целом пища. «Связь между властными отношениями и пищей является, по-видимому, глубинным пластом человеческого менталитета, уходящим своими корнями к социогенезу…» Стол служил «одним из главных индикаторов политической иерархии среди принимающих участие в трапезе» [Потестарность 1997: 36, 37 и др.].

60

В Мазуринском летописце – «дары многими удари» [ПСРЛ, т. XXXI: 79].

61

«И браку бывшю, яко же християнский законъ обдержьство имать, самъ же царь паки сугубо даруя ему грады многи, яко тридесять и шесть; въ нихъ же тогда именовашася: Черниговъ, Болгары, Кумане, Корсунь, Туру, Казань, Арескъ, Гормиръ, Баламаты. Къ симъ же вдаде ему на послужение князей и боляръ Руськихъ, еще же и полъграда вдаде своего, идеже царствова, злата же и женьчюгу и камения многоценнаго и сребра множество и вся, елико довлеетъ царской чести» [ПСРЛ, т. XXI: 309]. Вышеперечисленные обильные «дарования» вызывают некоторые сомнения. Более реальной выглядит ханская «награда» при отъезде князя Федора (с женой и двумя сыновьями) из Орды. «Царь же и царица по воли его сотвориша и отпустиша его съ великою честию и царский венець возложи на него и великимъ княжением Ярославскимъ… почьти его», но «съ нимъ же приидоша многи силы Руськия и царева двора Татаръ многое множество» [ПСРЛ, т. XXI: 310].

62

В Мазуринском летописце «драхма» заменена на «порфиру» [ПСРЛ, т. XXXI: 79].