Книга Полуночный лихач - Елена Арсеньева

– Все-таки поразительно, что с намиделает жизнь! Мы все здесь не только жертвы, но и преступники, однако нечувствуем при этом никаких угрызений совести, а оперативно думаем, как бызамести следы. Или правда, что с волками жить – по-волчьи выть?

Антон молчал, думая сейчас только о том, чтобыне упасть.

Он шел с огромным трудом. Вообще с нимтворилось что-то странное. Тела почти не чувствовал, но голова болела так, чтокаждый шаг отдавался в ней мучительным толчком. Все, чего хотелось сейчас, этолечь – где угодно, пусть и на сырой траве, – и полежать с полчасика.Однако Сибирцев и Бармин, конечно, правы: с кладбища следовало смыться как можноскорей.

«Возьму такси и поеду домой, – подумалон, ощущая, что засыпает на ходу. – А Нина? Ну, она, наверное, поедет кэтому, к своему… И на здоровье».

Они уже поднимались в гору. Дебрский елепередвигал ноги, поэтому Бармин тащил его с одной стороны, а Николай – сдругой. Нина шла чуть впереди, то и дело оглядываясь на Антона с умоляющимвыражением, словно говоря: «Ну пожалуйста, ну скорее!»

А он был бы и рад идти быстрей, но ничего немог с собой поделать.

– Машина! – воскликнула Нина. –Давайте попросим нас подвезти.

– Здесь нельзя, – ответил Николай,вглядываясь в темно-зеленый джип, который появился на склоне, метрах в двадцативыше их. – Лучше на какой-нибудь оживленной…

Он не договорил. Взревев мотором, джипрванулся к ним.

Антон увидел, как Бармин метнулся на обочину.В другую сторону отпрянул Николай, прижимая к себе Нину. А он так и стоял,уставившись в тупую морду джипа.

Автомобиль приближался медленно, странномедленно, и в тот момент, когда тяжелый металл ударил Дебрского, он увидел застеклом знакомое лицо с безумными от ужаса глазами – и почувствовал не боль, аневероятное облегчение, потому что вспомнил наконец все.

Он еще хотел улыбнуться Кошке, но не успел.

 

Сбив Дебрского, джип пролетел еще несколькометров по скользкой дороге, кренясь влево, влево, к обочине, а потом с такойсилой врезался в тополь, что дерево не выдержало удара, переломилось пополам ивсей тяжестью накрыло сплющенную кабину.

* * *

Николай вздрогнул – и чуть не свалился состула. Неужели он задремал?

Встряхнулся, потер лицо и с опаской погляделна неподвижное, обмотанное бинтами тело, распростертое на кровати.

Кто-то тронул его за плечо. Николай оглянулся.Это врач из реанимации, Николай его знает, только не может вспомнить имени. Онведь много кого знает тут, в Пятой градской, потому ему и позволили сидетьоколо умирающего.

Нина порывалась, но он ее не пустил, потомучто деду стало плохо, его тоже нельзя было оставить… Или дело было не вБармине? Или Николай просто не хотел, чтобы она сидела тут, смотрела наполуживого человека, вспоминая, как это всегда бывает в таких случаях, толькосамое лучшее?

«Считай лишь солнечные часы…» Кто это сказал?

– Что? – тупо переспросил он,наконец-то сообразив, что врач ему что-то говорит.

– Тебе просили передать, что КонстантинуСергеевичу стало получше.

– А-а… Хорошо. Спасибо.

– Не за что, – ответил реаниматор.Наклонился над Дебрским – и отошел, пожав плечами.

Очень выразительно. Без слов понятно: докторнедоумевает, почему раненый еще жив.

Да уж. Сейчас это дело не часов, а скорее минут.Николай только надеялся, что изломанное тело Дебрского не чувствует боли.Все-таки позвоночник сломан в двух местах…

Его вдруг словно толкнуло что-то. О господи!Дебрский открыл глаза!

Николай вскочил, наклонился над ним. Что это?Судорожное сокращение мышц или он очнулся?

Взгляд затуманен, устремлен в никуда. Нет,беспамятство не отступает.

– И… Ин… – прошелестели сухие губы.

Николай схватил чашу с водой, стоящую настолике, кусочком ватки смочил губы раненого и позволил нескольким каплямпопасть в его рот.

Ресницы дрогнули, взгляд переместился, иНиколай встал, чтобы Дебрский мог его видеть, не поворачивая головы. Тем болеечто он все равно не мог этого сделать.

– Ин-на где? – выдохнул Дебрский.

Николай качнул головой. Он не знал, чтоответить. Правду: в морге – невозможно. Соврать, что ждет в коридоре? А вдругон позовет ее?

– Ясно… Скоро встретимся…

В глазах – спокойное понимание. Наверное, онвсе-таки не ощущает боли. И чудо, что еще говорит. Прогрессирует отек легких,скоро он дышать не сможет без аппарата. Но это продлится недолго.

– А Нина?

– Она в коридоре. Там у КонстантинаСергеевича прихватило сердце, она с ним.

– Позови… – Глаза ожили, но тут жепомеркли: – Нет. Не надо… не простит.

– Ну что ты! – растеряннопробормотал Николай. – Конечно, простит.

– Не-ет… Нельзя такое… – Он с трудомперевел дыхание. – С Кошкой мы там встретимся и помиримся. Я на нее несержусь. Она тоже… А Нина меня не простит.

Николай выпрямился. Не хотелось, чтобыДебрский видел сейчас его лицо. Он бы отошел, да как отойдешь от умирающего?

– Все вспомнил. – В голосеслабо-слабо, точно трава под легким ветерком, шелестело торжество. – Риту,Лапку… Нину…

В горле у него громко булькнуло, в глазахплеснулся страх, и Николай оглянулся, чтобы позвать врача, но палата былапуста.

Однако Дебрский смог вздохнуть снова.

– Нину… позови.

Николай опустил голову, ощутив прилив такойненависти к этому человеку, что стало страшно самого себя.

Этот Дебрский… расчетливый убийца! Мало онизмучил эту женщину? Нет, хочет причинить ей новую боль зрелищем своегоумирания. Вымолить, вырвать у нее прощение, словно входной билет, дающий правозанять на небесах местечко поудобнее!

– Попроси ее, пусть простит меня, –слабо зашелестело внизу, и Николай снова увидел глаза умирающего. – Тытеперь останешься с ней…

С Ниной? Значит, это о ней говорит Дебрский стакой завистью? Или… о жизни, в которой остается Николай, в то время какмертвый ляжет в могилу?