Книга Том 2. Копья Иерусалима. Реквием по Жилю де Рэ - Жорж Бордонов

от самого себя!

— Но ваши друзья беспокоились, они искали вас повсюду. И наконец нашли возле такого дерева и встретили криками радости. Крича наперебой, они забрали вас с собой. И уж конечно, у них был приготовлен для вас какой-нибудь необыкновенно привлекательный подросток, не так ли?

— Откуда вы знаете?

— Я предположил это. Не такое уж у дьявола богатое воображение.

— Возможно.

— И все пошло, как прежде?

— Да. Я не в силах был бороться сам с собой, я снова побежал от себя.

Жиль де Сийе:

«Ночью, после ласк он осквернил и расчленил двенадцатилетних близнецов. Он не вскрыл им артерию на шее, как делал это раньше, и не проткнул сердце ударом кинжала. Одному он отрезал руку, другому вспорол живот, выпустил кишки и вымазал ими его лицо с ворчанием исступленного зверя. Потом улегся между ними, слушая стоны умирающего. Когда они смолкли, стал кромсать тела острием кинжала, протыкать внутренности, заставляя маленькие тела вздрагивать и испускать предсмертные хрипы. Он все ниже склонялся над ними, уставившись выпученными глазами в позеленевшие лица. Наконец отсек им головы и бросил их передо мной. Он спросил: „Сийе, мой верный друг, скажи, кто из них более красив?“ Того, на которого я указал, он поцеловал в губы, а Бриквиль отведал его крови, добавив ее в свое вино из злых трав».

Память Жиля де Сийе устремляется далеко в прошлое. Перед его взором оживают его патрон и их сообщники. Бриквиля, подстерегающего лесного зверя у бойниц охотничьего домика. Сийе в той комнате на постоялом дворе в Ванне. На нем одежда торговца, на поясе толстый кожаный кошелек. Он выдает себя за торговца сукном. Его слуга спит на соломе поперек входа, предвидя возможность вторжения. Они выбрали комнату, окна которой выходят в сад. Если люди герцога появятся среди ночи, у него еще останется шанс… Как и его кум Бриквиль, он надеется выиграть время. В Бретани у него имеются высокие покровители. Они связаны кое-чем с ним, он их скомпрометировал в былые времена и теперь сможет шантажировать. Но пока он доберется до них, нужно обуздывать себя. Ведь у него было мимолетное желание вернуться туда, где он совершил свои преступления, спрятаться в Нанте, чтобы всего лишь раз посмотреть на великого маршала де Рэ в минуту падения! Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Его, как и Бриквиля, больше ничто не связывает с его кузеном. Они оба нажились за его счет, но ценой проклятия.

«Жизнь забавляется с нами, как ей заблагорассудится, — размышляет он. — У нас была одна забота: снабжать нашего господина свежими мальчиками. Не всегда это было так уж легко, хотя он и менял ради этого места своего проживания. В последнее время при нашем появлении люди бежали в поля и прятали пастушков, нас стали узнавать, несмотря на принимаемые нами меры предосторожности и всякие хитрости. Но мы не отступали, мы прочесывали деревни и в дождь, и в снег, и в мороз в надежде на щедрое вознаграждение. Когда Жиль бывал доволен нами, он снимал с себя последнюю рубаху…»

Лишь о Бриквиле он мог бы сожалеть. Он бросил его в середине его трудного пути. Но не угрызения совести заставляют вздрогнуть Жиля де Сийе, а холод, идущий от стен глинобитного дома. Он тихо приотворяет окно. Луна сделала белыми стволы яблонь, змееподобные лозы винограда, стены сада. От пристани поднимается запах тины, смешиваясь с затхлыми кухонными запахами.

Сийе с минуту смотрит в ночь. Его худое лицо в профиль похоже на лезвие ножа.

21

СУНДУКИ ШАНТОСЕ

Жиль:

— Мои злые демоны были похожи на того зверя, которого я убил в гавани в Бургнефе как-то летним вечером. Я ехал верхом вдоль берега в час отлива. Вдруг до меня долетели крики о помощи. Я погнал коня и вскоре заметил рыбака, который барахтался в воде. Все его тело было точно змеями облеплено, одна из них сжимала несчастному горло, угрожая задушить. Я направил Щелкунчика прямо в воду, рискуя потерять его. Человек в отчаянии молотил по воде руками и ногами, вот-вот он должен был скрыться в пучине. Его красное лицо было повернуто ко мне, рот жадно хватал воздух. Шпорами я разодрал Щелкунчику все брюхо, но мы подоспели вовремя: голова рыбака уже пропадала с поверхности. Я спрыгнул в воду. В этот миг появившееся из воды щупальце стегнуло меня по латам, точно тяжелый бич. Я отсек его одним взмахом шпаги. Мне удалось поймать одежду человека, другой рукой я стал кромсать вцепившееся в него чудовище. Оно атаковало меня своими страшными щупальцами, покрытыми белыми узелками. Я отрубил их по крайней мере четыре, но на месте отрубленных появлялись новые. Наконец мой враг показался целиком: разъяренное, точно пожирающее нас своими почти человечьими глазами чудовище, его хищный клюв был нацелен на меня. Я погрузил клинок в эту мерзкую рожу, но так и не убил чудовище, оно уплыло, оставляя за собой чернильный след. Я думал, что мы дрались с гидрой, но рыбак объяснил мне, что это спрут, он часто появляется в это время года…

— Вероятнее всего, не человеколюбие, а что-то другое заставило вас спасти этого бедного рыбака? Тем не менее, это доброе дело зачтется вам, монсеньор.

— Вы правы, брат! Не спасать рыбака устремился я, но сразиться с чудовищем со змеиными руками, с человечьими глазами… Этот клюв, этот дикий взгляд — они так напомнили мне моих злых демонов! Дьявола, который сидит во мне и беседует со мной в часы сна!..

Брат Жувенель остерегается прервать его. Кажется, еще немного, и это изъеденное страданиями сердце не выдержит.

Жиль продолжает:

— Ступенька за ступенькой я опускался все ниже и ниже во тьму и хорошо сознавал это. И каждый раз, когда я пытался спастись, меня засасывало еще глубже, на самое дно греха. Мои преступные наслаждения становились все изощреннее. Мне уже мало было осквернять детей и умерщвлять их, наслаждаясь агонией. Я стал изобретать мучительные казни. Я выдумал их бесконечное множество. О, брат, не достаточно ли я уже поведал об этом трибуналу?

— Пусть гной выйдет до конца.

— …Во дни Милости перед моими замками в Тиффоже и Машкуле собирались толпы несчастных. Оборванцы, калеки, прокаженные, изъеденные язвами, прыщавые — они ждали меня, сидя на траве или опираясь о палки. Когда появлялись мы с управляющим, они завывали в один голос, чтобы разжалобить, распахивали свои одежды, выставляя напоказ шрамы и болячки. Тот был когда-то солдатом Жанны, этого из города выгнала война, того