Книга Варшава в 1794 году (сборник) - Юзеф Игнаций Крашевский

Хебда.

– Что же мне делать! – забормотал Никош. – Когда должен…

– Затем, – подхватил воевода быстро, – чем скорей конец, тем лучше. Вы быстро переедете, а, осев в Сундечизне, с людьми будете жить в согласии; чтобы на вас предубеждений и жалоб не носили.

– Милостивый пане, – медленно поднимая голову, воскликнул Никош, – человек, если бы хотел, из шкуры своей не вылезет. Будут ко мне люди добрыми, буду им другом; преступит мне кто-нибудь дорогу, как тут Шарый, кровь не вода… Раз человек живёт и раз умирает.

Воевода должен был принять поданный кубок, хотя ему пить не хотелось. Никош начал рассказывать о горе, а сам пил, жадно и много. Его бледное лицо разгорелось и из жёлтого стало почти синим, видно было, что в нём всё возмущалось.

Хебда равнодушно слушал.

– Когда вы оставите ваш гродек? – спросил он. – Потому что я тут урядника моего для получения оставить должен.

Никош немного нахмурился.

– Выгоните меня, – сказал он, – не терпится им избавиться от меня.

И, минутку подумав, сказал со злостью:

– Через день, через два мои возы будут готовы, я бы сразу там землю получил… пойду отсюда, пойду без жалости.

– Землю король назначил, а приказы и письмо получите в Кракове, – сказал воевода.

Сказав это, Хебда сразу встал и, ещё торопя, пошёл к коню.

Вместе вышли во двор, когда урядник, который должен был остаться, уже ждал, чтобы ему был сдан замок.

Никош усмехнулся, поглядев на этого пристава, которого ему давали, – не сопротивлялся.

Проводив воеводу до ворот, с великой гордостью он вернулся в свою избу.

Хебде было срочно, но, едва заехав с доброй новостью в Сурдугу, несмотря на ночь, которая наступала, тут же потянулся дальше.

Радость была великая, словно со всех сердец упал камень – короля до небес превозносили. Только теперь начали наслаждаться свободой, отворять ворота, избавляться от постоянной тревоги. Флориан с отцом уже наперёд думали, как будут населять землю, площадь которой была значительной, где мельниц понастроят, как в лесах с бортями будут хозяйничать, потому что пчёл был достаток, а с них землевладельцу больше всего шло денег.

Домна, улыбаясь, говорила:

– Борти хорошие, но спокойный сон – ещё лучше.

Старый Далибор почти целыми днями стоял на вышках, всматриваясь, когда этот Никош начнёт собираться в дорогу. В течении трёх дней ничего видно не было, на четвёртый отворились ворота, начали выезжать телеги, потом стадо выгоняли, далее люди шли и ехали, всем лагерем, женщины и дети.

Самая простая дорога шла мимо Сурдуги, но специально выбрали себе более длинную и худшую, чтобы на них не смотрели и не упрекали.

До вечера всё ещё из Вилчей горы что-то тянулось – пока, наконец, и собаки не осталось. Урядник дал знать, чтобы прибывали, потому что никого не был.

Посланный фермер, так как отцу и сыну не было срочно, застал пустошь, как после татар, и урядника, который уже собирался в дорогу, не дожидаясь подарка, по той причине, что пребывание у Никоша ему наскучило.

Флориан не спешил в новую собственность, только людей выслал, дабы поселились в гродке и осмотрели все углы. Далибор хотел сам выбраться, но сын, целуя его руки, задержал.

– Дьявол там долго жил, – сказал он. – Пошлём сначала за ксендзем, пусть все углы осветит и очистит словом Божьим.

Итак, фермер немедленно на повозке поехал за викарием, и на следующий день это мерзкое гнездо покропили святой водой, дабы его для Шарых сделать доступным. Таким образом, они безопасно уже могли ехать, но Флориан и теперь не решился. Отложили до завтра.

Шли тогда отдыхать и Далибор в своей комнате собирался как раз ложиться ко сну, потому что всегда как можно позже шёл спать, а вставал очень рано, когда через щель ставень заметил какой-то лучик, словно на дворе что-то светилось.

Быстро открыл ставни – и стоял, ошеломлённый.

Огромное зарево горело на небе. Поначалу он не мог от страха опомниться – где начался пожар, и испугался за саму Сурдугу – но огонь, хоть близкий, показывался из-за валов.

Затем и сторожа начали кричать:

– Горит!

Горели постройки на Вилчей горе, к которым уже из деревень бежали на помощь люди.

Ни они, однако, ни те, что были в замке, не могли справиться со страшным огнём и даже приблизиться к нему.

Здания, подожжённые во всех четырёх углах, потому что пакли и смолу находили под стенами, горели так шибко, что те, что в избах легли спать, едва ушли живыми.

Не достаточно этого, халупы и сараи во дворе, которые должны были служить для новых поселенцев, также все горели, и до утра не осталось от них ничего, кроме кучи пепла.

Это была последняя месть Никоша Бука, который, отдав всё в целости, постарался о том, чтобы после него Шарый не взял ничего, кроме пустоши и пепелища.

– Чёрт его возьми! – воскликнул Флориан, глядя издали на пожарище. – Я на этой горе не построю ничего, пусть остаётся пустошь и свидетельствует навеки веков о милом соседе!

XI

Было это в следующем 1332 году, за несколько дней до рождества святого Иоанна Крестителя – Флориан с отцом и женой принимал у себя брата Леливу и нескольких землевладельцев.

Рассказам об этой победной экспедиции старого короля под Пловцы не было конца; потому что, где бы Шарый не показался, не давали ему покоя, спрашивая его о том, что видел, слышал, чего тогда был свидетелем.

Мы говорили уже, что эти три тевтонских копья, которые проткнули храброго рыцаря, взял он себе на щит, а свой старый велел в Кракове разломать. Оборудовали новый щит, обтянутый шкурой и обитый золотыми гвоздями, на котором довольно умело скрестили три копья – также девиз рода из Козларогов изменился на Елита… чтобы дети и внуки помнили, чем он оплатил свой новый щит[11].

Сотый, быть может, раз Шарый был вынужден повторять, как долго тайно король должен был ходить за крестоносцами, выжидая минуты, когда сможет отомстить за уничтожение страны; как воеводу Винча достойная жена отвела от измены, примирила с королём, склонила его бросить крестоносцев.

– Это святая женщина, – говорил Флориан, – не жалела труда, не обращала внимания на опасности, и мужа спасла от позора, а король с его помощью преодолел крестоносцев.

– То правда, – ответил Лелива, – что всё же понемногу то зло, которое сделал, он исправил. Король ему простил, вроде бы стёрлось, а вот великопольская шляхта не забыла ему, что с крестоносцами на их земли нападал. После того, что я слышал, в его коже до сего дня я