Книга Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

Быть коммунистом – это был шик. – Ланг.

Не странно ли, что именно благодаря компартии я впервые свел знакомство с людьми из высших слоев Новой Англии? – Фаст.

Я был единственным человеком, который за одну неделю купил яхту и вступил в компартию. – Хейден.

Голливудская компартия была как Сансет-Стрип. Тысяча людей взяла за привычку немного погулять там под ручку, а потом заглянуть куда-нибудь еще. ‹…› [Это был] лучший светский клуб Голливуда. Вы знакомились с уймой интересных людей, вас приглашали на вечеринки, и это создавало прекрасную атмосферу для общения. – Авраам Линкольн Полонский.

Голливудский новобранец, вступая в партию, вытягивал счастливый билет. Фрэнк Тарлофф получит «Оскар» за сценарий романтической военной комедии «Папаша Гусь» только в 1964-м. В середине 1940-х он «был ничем», но «стал всем», когда супруги Коул предложили ему вступить в партию.

Я и опомниться не успел, как уже собирал партийные взносы с Далтона Трамбо и других знаменитых писателей. Они были бесподобны, и познакомиться с ними я не смог бы никак иначе, кроме как через партию. Далтон делал пять тысяч в неделю, но мы стали товарищами… Я был желанным гостем за «красным столом» [в столовой] MGM, где столовались все левые писатели.

В 1939-м Джаррико подошел к хозяевам очередной вечеринки – сценаристу Роберту Лису и его жене.

Вы не подумывали вступить в партию? Вас что-то беспокоит? Оглянитесь: половина людей в вашей гостиной – члены партии.

Лис, четыре года проработавший в Голливуде, едва сдержал внутренний вопль: «Что с нами было не так, если они так долго не задавали нам этот вопрос?»

Лис получил работу в Голливуде благодаря тому, что его отец когда-то работал с Джо Рапфом (братом Гарри и дядей Мориса) в костюмерном отделе MGM. Ричард Коллинз стал коммунистом, наслушавшись рассказов Мориса Рапфа о его советском трипе. Дом Бада Шульберга был святилищем «красного света» (вербовочным центром, по версии КРАД) благодаря Джигги и ее сестре Аните. Любуясь на них, Ларднер-младший сочинил лозунг:

Самые красивые девушки Голливуда состоят в компартии.

Обычно мы изучали марксизм в доме Б. П. Шульберга [старшего] ‹…› Б. П., разумеется, ни о чем не догадывался. ‹…› Я полагаю, никто не будет отрицать, что прелесть собраний в прекрасном особняке в Беверли-Хиллз заключалась в том, чтобы говорить о революции с гламурными юными хозяйками. Учебные группы обычно состояли из восьми-двенадцати человек, в большинстве своем – мужчин – молодых писателей, – и каждый был немного в них влюблен.

Осведомитель ФБР доносил, что партия приводит на вечеринки «взвод проституток», которые укладывают звезд в койку и вербуют в партию. Сколько было в 1950-х разговоров об этом взводе! ФБР не хватало фантазии: реальность «красного света» превосходила его унылые домыслы.

Гримасы красной моды делали ее уязвимой. Правый Голливуд не отказывал себе в удовольствии съязвить по поводу «пролетарского особняка Таттла на Голливуд-Хиллз», звезд, оставляющих автографы на бортах санитарных машин для Испании, или писателя, получающего две тысячи в неделю, который патетически восклицает: «Я еду в интербригады» и, да, уезжает, но – на уик-энд в Нью-Йорк.

Почти каждый высокооплачиваемый писатель и режиссер ненавидит свою работу. – Уильям Бледсоу, American Mercury, февраль 1940.

Почти каждый, по мнению Бледсоу, бывшего редактора газеты Актерской гильдии, считает себя творцом, чей гений пропадает на голливудской каторге. Редкие и радостные исключения – актеры, которые действительно любят свою работу: Пол Муни, Эдвард Арнольд. За это их ненавидят все прочие.

Марксистский жаргон наполнил воздух, и эксперты в диалогах стали экспертами в диалектике.

Диалектика говорит, что в злобных наветах реакционера Бледсоу есть зерно истины.

Голливуд – город несчастных успешных людей. Это ‹…› и стало основой для коммунизма с двумя дворецкими и бассейном. ‹…› Толпа фрустрированных, оторванных от реальности, наивных, часто не слишком умных людей ищет спасения, упорно позволяя политическим рэкетирам отыметь себя.

Бледсоу говорит не о самой дурной черте баловней Голливуда. Угрызения совести, стыд за процветание в несчастном мире – это он называет фрустрацией. Конечно, без нее дело не обходилось. Но прежде Голливуд просто не замечал чужих несчастий, не говоря уже о том, чтобы впасть от чужой беды в депрессию. Партия очеловечивала Голливуд, и Стюарт, безусловно, не лукавил, признаваясь, какой стыд он испытывает, вспоминая о пригоршнях мелочи, которые он совсем недавно швырял под ноги голодным негритянским мальчишкам в Палм-Бич.

* * *

В отличие от Мэри Макколл, Том Вулф тихо излил душу в том же письме учительнице, в котором сравнивал себя с Лениным. Коллеги-писатели вряд ли бы его поняли.

Но что же делать нам? Не проходит и дня, чтобы мне не звонили или не писали люди – движимые, не сомневаюсь, самыми честными и искренними побуждениями – с призывом подписать очередную петицию или декларацию, участвовать в походе на Вашингтон, чтобы выразить президенту протест по поводу ситуации в Испании, отправиться к французскому консулу насчет той же Испании, участвовать в работе комитета, протестующего или против положения издольщиков на Юге, или против заключения Тома Муни, или против нарушения гражданских прав ‹…› или против троцкистов (или сталинистов) на московских процессах, – но что же делать нам?

Не покажется ли ‹…› отказ присоединиться проявлением эгоцентризма и безразличия, особенно если учитывать, что речь идет о вещах, которые всерьез тревожат мое сознание и мою совесть, но скажите, Бога ради, что делать такому человеку, как я? Вывод Вольтера в «Кандиде», что ‹…› лучшее, что может сделать человек, – это возделывать свой собственный сад, всегда казался мне слишком циничным и эгоцентрическим, но теперь я начинаю думать, не содержится ли в нем доля глубокой истины и мудрости ‹…›.

Я не могу понять, когда же эти писатели пишут, как они выкраивают время для творчества: книги ведь не пишутся оттого, что литераторы простаивают с плакатами у французского консульства или беседуют с президентом Рузвельтом.

Чем не «поза страуса»?

Все не так просто. Вулфа, гениального графомана, не чуждого мании величия, трудно представить не то что изучающим политграмоту, но даже публично высказывающимся о политике. Декларированное в 1935-м намерение отправиться в СССР для написания трехтомного труда «Успех русского коммунизма» легко списать на мегаломанию и безответственность. В конце концов, он же никуда не поехал. Но уже 21 мая 1938-го, через полтора месяца после жалостливого письма учительнице, Nation публикует открытое письмо Вулфа. Он долго держался, но не удержался, услышав, что Франко – в разгар истребительной войны – зазывает в Испанию туристов и надеется, что их поток хлынет на подвластную ему территорию.

Мне бы хотелось осмотреть разнообразные воронки и разрушенные каменные строения по всей Барселоне, уделив особенное внимание входу в метро, где взрыв бомбы убил 126 мужчин, женщин и детей. Мне бы хотелось посетить руины Мадрида, разрушенные деревни вокруг Теруэля; обладая религиозным складом ума, я бы с благоговением посетил капеллу – ее фото недавно поместили в газете, – где жена и дочь генерала Франко возносят молитвы за победу Защитника [католической] Веры[26].