Книга Белоснежка должна умереть - Неле Нойхаус

— Наверное, он только тогда и узнал, что его жена много лет изменяла ему с его братом.

— Хм… — задумчиво произнесла Пия, с трудом подавив зевок.

Она уже утратила всякое ощущение времени, чувствуя одновременно смертельную усталость и перевозбуждение. Тобиас и его семья стали жертвой темных, злых интриг, чужой жажды власти и денег. Но благодаря завещанию, которое сохранил Хартмут Сарториус, их с матерью хотя бы в материальном плане ждет относительно счастливая развязка.

— Ну ладно, чеши домой! — сказал Остерманн. — С бумагами можно разобраться и завтра.

— Почему же Хартмут Сарториус так и не воспользовался этим завещанием? — не унималась Пия.

— Может, боялся. У него ведь и у самого рыльце в пушку. Как-то ведь он заполучил это завещание? И думаю, что не совсем законным способом. Кроме того, в такой деревне, как Альтенхайн, действуют совсем другие законы. Мне это знакомо.

— Откуда?

Остерманн ухмыльнулся и встал из-за стола.

— Ты хочешь, чтобы я в половине четвертого утра поведал тебе свою историю жизни?

— Полчетвертого?.. Боже мой… — Пия зевнула и потянулась. — А ты знал, что Франка бросила жена? Или что Хассе дружил с министром культуры?

— Про Франка знал, а про Хассе нет, — ответил тот, выключая компьютер. — А что?

— Да так… — Пия задумчиво пожала плечами. — Смешно получается: с коллегами мы проводим больше времени, чем с мужьями или женами, и при этом ничего не знаем друг о друге. Почему так?

Ее мобильный телефон зазвонил специальным сигналом, закрепленным за Кристофом. Он ждал ее внизу на стоянке. Пия, кряхтя, поднялась и взяла сумку.

— Эта мысль не дает мне покоя…

— Ладно, хватит философствовать! — бросил Остерманн уже от порога. — Завтра я тебе расскажу о себе все, что захочешь.

— Неужто все? — устало ухмыльнулась Пия.

— Конечно. — Остерманн выключил свет. — Мне скрывать нечего.

* * *

Пия даже не заметила, как уснула, пока они ехали из Хофхайма в Унтерлидербах; от усталости глаза закрылись сами по себе. Она не слышала, как Кристоф вышел из машины, чтобы открыть ворота. Когда он тихонько потряс ее за плечо и поцеловал в щеку, она удивленно раскрыла глаза.

— Отнести тебя в дом? — спросил он.

— Лучше не надо… — Пия зевнула и улыбнулась. — А то еще надорвешься и мне на следующей неделе придется самой таскать мешки с кормом.

Она вышла из машины и из последних сил поплелась в дом. Собаки бросились к ней с радостным лаем и не отставали, пока она наскоро не погладила их и не потрепала им загривки. Только сбросив куртку и сапоги, она вспомнила про строительную комиссию.

— Ну что они сказали? — спросила она.

Кристоф включил на кухне свет.

— К сожалению, ничего хорошего, — ответил он с серьезным лицом. — Никакого разрешения на строительство не было ни на дом, ни на сараи. А получить его задним числом практически невозможно. Из-за линии электропередачи…

— Не может быть!.. — У Пии словно земля ушла из-под ног. Это была ее земля, ее дом! Куда она пойдет со своими зверями? Она в ужасе уставилась на Кристофа. — Что же теперь делать?..

Он подошел к ней и обнял ее.

— Распоряжение о сносе никто не отменит. Можно, конечно, немного потянуть время, обжаловав его в суде… Но недолго. К тому же есть еще одна проблема…

— О боже… — простонала Пия, уже борясь со слезами. — Ну что еще?

— Федеральная земля Гессен обладает правом преимущественной покупки участка, потому что здесь в будущем будет построен съезд с автострады…

— Потрясающе! Значит, я к тому же еще и лишаюсь собственности… — Пия высвободилась из его объятий и села за кухонный стол. Одна из собак ткнулась в нее мордой, и она автоматически погладила ее по голове. — Значит, плакали все мои денежки…

— Нет-нет, послушай меня. — Кристоф сел напротив и взял ее за руку. — Есть еще одна новость. Очень даже неплохая… Ты платила три евро за квадратный метр. А земля Гессен готова заплатить тебе пять…

Пия недоуменно посмотрела на него.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… У меня много знакомых. И я сделал много полезных звонков… — Кристоф улыбнулся. — И узнал кое-что интересное…

Пия тоже не смогла удержаться от улыбки.

— Насколько я тебя знаю, ты уже, наверное, подыскал новую усадьбу.

— Похоже, ты и в самом деле хорошо меня знаешь! — весело ответил Кристоф. — В общем, один ветеринар, который раньше лечил наших животных в зоопарке… — продолжил он уже серьезно, — надумал продавать свою лечебницу для лошадей в Таунусе. Неделю назад я осмотрел усадьбу на предмет использования ее для временного размещения на карантин наших животных. Мы давно уже подыскиваем себе нечто подобное. Ну, для этой цели она не годится, а вот для тебя, и для меня, и для твоих животных — это просто мечта. Я сегодня на всякий случай заехал за ключами… Если хочешь, мы прямо завтра можем туда съездить. А? Что ты на это скажешь?

Пия смотрела в его темные глаза и чувствовала, как в груди у нее ширится обжигающе горячее ощущение счастья. Что бы с ней ни произошло — даже если дом и в самом деле снесут и ей придется покидать Биркенхоф, — она была не одна. Кристоф — ее надежная опора, чем так и не стал для нее Хеннинг. Он никогда не бросит ее в беде.

— Спасибо тебе!.. — тихо произнесла она и протянула к нему руку. — Спасибо, милый… Ты просто ангел!

Он взял ее руку и приложил к своей колючей щеке.

— Я это делаю только потому, что намерен переехать к тебе, — ответил он, улыбаясь. — Надеюсь, ты понимаешь, что еще не скоро от меня избавишься?

У Пии в горле застрял комок.

— Хотелось бы верить, что никогда… — ответила она и тоже улыбнулась.

Вторник, 25 ноября 2008 года

Боденштайн вышел из больницы уже в начале шестого утра. Самоотверженность Амели, с которой та неотступно дежурила у постели Тобиаса Сарториуса, пока тот не очнулся от наркоза, глубоко тронула его. Подняв воротник пальто, он направился к машине.

Даниэлу Лаутербах он арестовал буквально в последнюю минуту. Она уже сидела в самолете. Причем этот самолет должен был вылететь не в Южную Америку, а в Австралию…

Погруженный в свои мысли, Боденштайн шел вокруг здания больницы. Под ногами скрипел свежий снег. У него было такое чувство, будто с того дня, когда на аэродроме в Эшборне был обнаружен труп Лауры Вагнер, прошло несколько месяцев. Если раньше, расследуя какое-нибудь дело, он рассматривал его с позиции стороннего наблюдателя, который случайно стал свидетелем чужих драм и коллизий, то теперь его словно сделали их участником. Что-то в его видении мира изменилось, он знал, что уже никогда не сможет смотреть на вещи прежним взглядом.