Книга Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

После митинга на линкоре «Полтава». Кронштадт, март 1917 г.

Временное правительство объявило союзным посланникам, что оно будет продолжать войну до полной победы. Но солдатские комитеты на фронте с этим не считались. Выносились резолюции об отказе наступать. Тогда же на фронтах составлялись самочинные перемирия и «братания» с немецкими частями. Начались дезертирство и развал армии. Главковерх армии генерал Духонин доносил в Петроград о создавшихся на фронте условиях. На фронт поскакал Керенский, говорил трепучие речи, понуждая солдат к наступлению, но результат вышел печальный, и войну пришлось считать прекратившейся.

А Ленин с балкона Кшесинской ежедневно в течение трех летних месяцев продолжал своими речами побуждать народ свергнуть Временное правительство, заключить мир с немцами и объявить всеобщую войну буржуазии, отнять от собственников земли, дома, фабрики, заводы и всякое имущество, т. е. «грабить награбленное, созданное трудом рабочих, т. е. вашим». Под влиянием этих речей в мае на площади Мариинского дворца собрался многолюдный митинг с гвардейским экипажем во главе и двинулся с оружием на дворец, требуя смены двух министров, стоявших за продолжение войны, — военного Гучкова и иностранных дел Милюкова. Оба министра сложили свои портфели.

Спустя несколько дней огромная толпа взбунтовавшихся солдат, рабочих, требовавших окончания войны и свержения «кадетского буржуазного» правительства, двинулась по Невскому. Навстречу им вышла из городской думы бывшая там на митинге партия интеллигентов во главе с кадетом Шингаревым. Обе партии с соответствующими флагами встретились против Гостиного двора, началась стрельба; было несколько убитых и раненых. На помощь кадетам явились казаки и рассеяли толпу.

На нашем снарядном заводе работы еще продолжались, хотя очень вяло. На Ревельском заводе работы по постройке судов и миноносцев производились без задержки. Таганрогский завод строился, и на мне по-прежнему лежали заботы о материалах.

По распоряжению Временного правительства комендант Петрограда приступил к ликвидированию Ленинских митингов, и утром 5 июля двинул один гвардейский полк с несколькими пушками на площадь за Троицким мостом для занятия дворца Кшесинской и ареста самого Ленина, равно и для обстрела Петропавловской крепости, которая была занята кронштадтскими матросами, защитниками Ленина. После нескольких выстрелов дворец Кшесинской сдался, но сам Ленин еще накануне, ночью, скрылся в крепости у матросов и на миноноске был отправлен в Кронштадт, оттуда для большей безопасности перебрался на финский берег, в форт Ино.

В это лето было еще одно побоище на улицах Петрограда, возле Литейного моста. С Выборгской стороны двигалась толпа рабочих с целью водворить совдеповское правительство. Отряд казаков был выдвинут им навстречу. Толпа открыла огонь, и несколько казаков было убито. На торжественных похоронах убитых собрался весь город. Керенский с паперти Исаакиевского собора в горячей речи громил преступников. В пользу семейств погибших народ собрал огромные суммы денег.

В июле в зале Певческой Капеллы происходили собрания представителей Польши, объявленной Временным правительством самостоятельным независимым государством. Из служивших в русской армии офицеров и нижних чинов из польских губерний создалась вскоре армия в несколько дивизий и сосредоточилась на границе новой Польши, и затем она разместилась по различным пунктам страны. В это же время Пильсудский собирал в Галиции из австрийских поляков армию легионеров и в результате встал во главе новообразовавшейся польской армии. На собраниях в Капелле я встречал видных генералов и офицеров-поляков, служивших в русской армии.

В августе я уехал в Харьков на съезд горнозаводчиков и за углем. Большевистская агитация сделала свое дело: и добыча угля, и выработка металлов пала. Оттуда я уехал в Юзовку на новый снарядный завод. Восемь огромных корпусов со стеклянными крышами уже издали бросались в глаза, возле них вырос целый городок хорошеньких домов с садиками для рабочего персонала. Вдоль пяти улиц тянулись аллеи посаженных акаций и тополей. На краю городка, как оазис в пустыне, зеленела дубовая роща, а на темном ее фоне белел красивый дворец с обширной верандой, это — заводская контора, клуб и номера для приезжающих. По преданию, эта роща старинных вековых дубов была посажена Петром Великим в одно из его путешествий на юг России. Я приехал в Юзовку вместе с директором завода Неудачиным.

В темную августовскую ночь мы подъезжали к поселку нового завода. Степь благоухала прелым ароматом цветов и свежескошенного сена. На фоне южного неба ярко мерцали звезды, а по горизонту блестели длинные линии уличных фонарей нового городка. Из восьми новых корпусов четыре были уже оборудованы, в них производилась выделка снарядов, а в корпусе была электрическая станция. Жена директора ждала нас с ужином.

В сентябре я вернулся в Петроград. Там происходили события, весьма чреватые последствиями. Нахлынувшие с фронта массы дезертиров, весь гарнизон и рабочие заводов, взбунтованные большевистской агитацией Совдепа, овладели городом и требовали прекращения войны и отставки Временного правительства, во главе которого стоял Керенский как диктатор и верховный главнокомандующий. На выручку Временному правительству и для восстановления порядка шел со своей дивизией с юга генерал Корнилов.

Своими трескучими патриотическими речами Керенский внушил надежду петроградскому обществу и правым благоразумным кругам интеллигенции, что только он один сумеет восстановить порядок. Но в упоении своей неограниченной властью и из боязни ее потерять он предал генерала Корнилова, подходившего уже к Петрограду; вызвав к себе по телефону начальника его штаба, будто для переговоров, он задержал его, арестовав как бунтовщика, а за Корниловым послал отряд большевистских войск для ареста. Корнилов бросился на юг, но за Могилевом он был схвачен и посажен в тюрьму. Предательством генерала Корнилова Керенский сразу развенчал себя. Венец героя с него слетел; газеты бесцеремонно его поносили, и Совдеп перестал считаться и с Временным правительством.

Жизнь в Петрограде становилась все труднее и труднее. Приходилось по целым дням стоять в хвостах, чтобы получить несколько фунтов каких-нибудь продуктов. Мы жили впроголодь и в холодной квартире, так как обогреть 6 комнат было невозможно, тем более, что все соседние квартиры не отоплялись или за недостатком топлива, или за отъездом жильцов, бросавших квартиры и уезжавших, кто куда мог, в провинцию, где жизнь была более нормальна. Из Петрозаводска (там мужья их состояли при постройке Мурманской дороги), где жили наши две дочери, мы по временам получали муку, крупу и другие продукты. Это давало нам большую поддержку. По вечерам часто сидели в темноте, так как электрические станции перешли во власть самих рабочих.

В октябре у Керенского и Временного правительства оставались верными только женский батальон Бочкаревой и отряд из юнкеров военных училищ, охранявших Зимний дворец, где к тому времени почти безвыходно заседали члены Временного правительства. Керенский поселился в Зимнем дворце, в апартаментах Николая II, и спал на царской кровати. В насмешку его величали «Александром IV». Таврический дворец был теперь в полном распоряжении Совдепа, в нем царствовали Чхеидзе, Калинин, Нахамкес, Троцкий, Зиновьев, Свердлов и другие столпы большевизма; там заседали еще и старые эссеры князь Кропоткин, Савинков, Плеханов, Боголюбов, В. Засулич, Брешко-Брешковская, Буш, Гоц и другие, но они вскоре ушли из этой грязной компании, так как с каждым днем приходили к печальному убеждению, что их долголетний труд в изгнании и понесенные жертвы, мечты создать из России новую Аркадию (с «хрустальными дворцами», по выражению Чернышевского) пропали даром; они теперь убедились, что эти идеи совершенно чужды дикой, озверевшей русской толпе.