Книга Идущий от солнца - Филимон Сергеев

– Ты умница, Федор Понтелеймонович! Я только сейчас подумала об этом. Вероятно, под впечатлением его оды. Пусть почитает, – неожиданно поддержала Вера, сидевшая под иконостасом тихо, как мышь.

– Давайте попросим его прочесть самую глубокую лирику, – предложил «Айвазовский». Или просто рассказать нам про ту боль, которая зацепила его здесь, в капище. Ведь эту боль он возьмет с собой на другую планету. Иван Петрович, уважь гостей. Прочти что-нибудь о своей душе. Ведь у тебя есть душа! Есть! Да еще какая!

– Нет, Федор Понтелеймонович, о душе он будет читать потом, – опять перебила «Айвазовского» Вера. – Я понимаю вас. Душа у Ивана Петровича впереди планеты всей, потому что его окружают души немеркнущей энергии и безграничных возможностей. Но в нашей компании есть три влюбленные женщины, которые хотят услышать стихи о любви. Так ведь, Лена? – обратилась она к жене Молчанова.

– Безусловно. Тем более, что ранней весной стихи о любви волнуют не только женщин.

– Давайте, Иван Петрович, мы будем рады услышать любое ваше стихотворение о любви, – не отступалась Вера. – А если не трудно, то можно не одно. Я знаю, что стихи о любви у вас такие, что можно слушать всю ночь.

Вера поднялась из-за стола и, подойдя к Ивану, села напротив.

– Я всегда с тобой, Ваня, всегда рядом и всегда буду слушать твои стихи, как музыку весны и взаимного нашего счастья. Читай, милый мой друг, и не думай, что мы навсегда покинем нашу Землю. Мы обязательно вернемся сюда… а сейчас читай.

Славная, добрая, милая,Таю от искренних слов,

– неторопливо начал Иван, прислушиваясь к треску свечей и к шелесту ветвей черемухи, растущей вокруг избы.

Как тебя жизнь истомилаЯдом любви и стихов!Запах калины и вербыВ нежных стыдливых словах,Дрожь и томление нервовВ ласковом шепоте «Ах!».Женщина слезная, милая,Мне тебя искренне жаль:Ты не меня полюбила —Чуткого сердца печаль.Там, где весенние грезыНежат ночную звезду,Снились мне райские розы,Ангелы снились в саду.Шел я тернистой дорогой,Руки твои целовал,Только с молитвами БогаМилой тебя называл.Бог наш – великое солнце —Радует, манит, ведет.В сердце, как будто в оконце,Солнечный разум живет.

– Дорогие друзья, я хочу поздравить вас с приходом весны. И, прежде всего, женщин, которые могут любить. Давайте поднимем стаканы за нашу гостью Лену, мою невесту Веру и, конечно, за Марью Лиственницу. Давайте выпьем за них, и я прочту еще о любви.

– Давайте выпьем. И моя тоже ждет стихов о космической любви, – поддержал Ивана Майкл Мардахаевич, и на этот раз тоже выпили все вместе.

Любовь, как тайна! Что со мною?Причудлив взмах твоей руки,А голос сердца, я не скрою,Мне мил, рассудку вопреки.Глаза другое что-то видят.А что? Спроси у сердца ты.Кто полюбил, тот не в обидеНа пожелтевшие цветы.Любовь, как тайна. Кто оспорит?Кто скажет, всё узнал о ней?Сказать такое можно с горя,Любви не ведая ничьей.

Иван закончил читать и был счастлив, что рядом с ним его ненаглядная Верушка, Марья Лиственница, «Айвазовский».

– А теперь Ваня, стихи о душе. О душе человека, которого поставили перед фактом выживаемости, – настаивал на своем Федор Понтелеймонович, – нечеловеческой выживаемости. Прочти, Ваня, уважь друга.

На этот раз Иван поднялся с лавки и, глянув на потускневший от вечерних сумерек иконостас, перекрестился.

– Живи, земля русская, живи, – прошептал он и, стряхнув вдруг накатившуюся слезу, начал читать так же тихо, проникновенно, словно был на исповеди:

Душа моя, лети, летиБескрайней ширью рощ и просекИ, если можешь, поднимисьНад золотом осин и сосен.В них есть безумная печаль —Земли задумчивая нега.Мне нынче их до боли жаль,Звенящих золотом и снегом.В сиянье солнца, ярких звезд,Где дол и сырь болотной ряски,Я опьянен их чуткой лаской,Словно вином стыдливых слез.Россия-мать, душа моя…Как не любить тебя, родная?Измученная и босая —Надежд нетленная земля.У пропасти ты на краю.Твои порывы, думы, грезыСковали вьюги и морозыИ ад устроили в раю.Открыта ты. И, как всегда,В селеньях грабленых, разутыхНаходит смерть легко и круто«Челнок» без веры и стыда.Не знает он, что честь и стыдПревыше здесь дворцов и денег.И вот средь нищих деревенекЛежит он пьяный и убит.Россия-мать, храни, храниСвои обычаи и нравыИ помни, что не для забавыТворцом придуманы они.

Иван Петрович читал стихи взволнованно, упоенно, и от этого упоения в горнице стояла гробовая тишина, и почему-то пахло не только цветами черемухи, но и ладаном, и иконостасом. Он хотел прочесть еще о душе, но в этот момент сильные порывы ветра содрогнули рубленую постройку дома, бревна стен затрещали, и огромное красное зарево полыхнуло в распахнутые окна.

– Прилетели… – тихо, почти выдавил Иван и вдруг заплакал. – Прилетели, все-таки, ласточки. Прилетели. У меня аж сердце защемило от радости. Пойди, Федор, глянь, это биороботы приземлились или люди?

– Сейчас, Иван Петрович. Сейчас.

Глава 13

Инопланетяне

Федор Понтелеймонович выбежал во двор и остановился. Вблизи дома, на расстоянии ружейного выстрела, возвышался багрово-красный великан – космический корабль невероятной конструкции, высотой с пятнадцатиэтажный дом. У бронированных дверей корабля стоял двухметровый человек, за спиной которого находились низкорослые сгорбленные млекопитающие, похожие на одноглазых циклопов. «Вероятно, это биороботы», – подумал Федор Понтелеймонович и на всякий случай поздоровался.

– Мне нужен Иван Петрович Кузнецов, – взволнованно сказал двухметровый человек, одетый в костюм золотисто-серебряного цвета и чем-то похожий на Николая Угодника. – Судя по расположению костров, он находится где-то рядом?

– Да-да, я сейчас его позову! – Федор Понтелеймонович бросился было опять в горницу, но пришелец остановил его.

– Подожди, православный гоминид, – тихо сказал он и подал знак циклопам, после чего они замерли в ожидании команды.

Федор Понтелеймонович остановился в растерянности, с тревогой глянул на высокую рясину.

– Вы хотите что-то спросить, долгожданный гость?

– Да, – строго, даже мрачно ответил пришелец и вдруг замолчал, подбирая подходящие слова.