Книга Вся моя жизнь - Джейн Фонда

Это рассказ о пожилой паре, которая много лет подряд проводит лето на берегу озера в штате Мэн – на Золотом пруду. Норман, старый брюзга (его играл мой отец), разменял девятый десяток; его дочь Челси решила заехать со своим женихом на озеро по дороге в Европу, поздравить отца с днем рождения. С ними приезжает тринадцатилетний сын ее жениха, Билли, и они надеются оставить его на месяц – на время своего путешествия – у стариков. Отношения Челси, риелтора из Калифорнии, с отцом всегда были натянутыми, поэтому она редко навещает родителей, что больно ранит ее отца, хотя она об этом даже не догадывается.

Билли зол, ему кажется, что его запихнули в какую-то дыру и оставили скучать с двумя “тупыми стариканами”, однако за лето между ним и Норманом складываются такие отношения, каких с дочерью у Нормана не было никогда. Норман учит Билли ловить рыбу и изящно нырять, стоя спиной к воде (Челси не способна была выполнить этот прыжок), а от Билли он узнаёт словечки и выражения вроде “кадрить девок”, “сосаться”, “клево”… Чувствуется, как благодаря дружбе с мальчиком душа Нормана оттаивает, и Челси, вернувшись из Европы за Билли, видит это и начинает ревновать. Мать подбадривает ее, она наконец набирается смелости для откровенного разговора с отцом и говорит ему, что хочет с ним помириться, а он впервые находит в себе силы выразить свою любовь. Канву истории составляют трогательные отношения Нормана с его женой Этель, с которой они вместе уже полвека и которую играла Кэтрин Хепбёрн. Один из самых волнующих эпизодов – когда он идет в лес за земляникой, не может найти дорогу и бежит домой, к Этель. Другой – когда у него случается приступ стенокардии, и она говорит ему, как горько будет ей остаться без него. Оба они играют с таким глубоким чувством и так проникновенно, что лично я не могу смотреть на них без слез.

Фактор времени был одним из главных. Папино здоровье ухудшалось, и мы все понимали – этим летом или никогда. “На Золотом пруду” – летняя история, и к началу осени, когда в этой части Новой Англии кроны больших деревьев начинают менять окраску, надо было закончить работу.

Билли Уильямс, оператор-постановщик, требовал, чтобы течение в озере было ориентировано с востока на запад, так как при этом свет падал под нужным ему углом. Наш специалист по поиску натуры побывал на сотне озер в Каролине и Мэне, но озеро Скуам оказалось единственным на восточном побережье, которое удовлетворяло всем условиям. К тому же неожиданно выяснилось, что хотя вокруг всех прочих озер полно летних домиков, берега озера Скуам, похоже, были безлюдны. С трудом верилось, что такое дивное место не застроено (позднее кто-то рассказал мне о принципе охраны природы путем создания запретных зон, когда все прилегающие к озеру территории принадлежат богатым семьям, которые не позволяют их застраивать).

Итак, мы должны были уложиться в определенные сроки – с учетом смены времен года, травмы плеча мисс Хепбёрн и папиного слабого сердца. Да еще висела угроза забастовки актеров, которые выступали против Американской ассоциации кинокомпаний (МРАА) и грозили подорвать всю киноиндустрию. Мы надеялись, что нам не придется останавливать работу, если съемки начнутся до забастовки. Но наши надежды не оправдались. Акция состоялась, нам позвонили и попросили заморозить процесс. Три дня Брюс отчаянно доказывал, что мы работаем с независимой британской компанией ITC, которая не входит в МРАА, и не подпадаем под их юрисдикцию. Ему удалось выбить разрешение на продолжение съемок. Если бы не это, фильма “На Золотом пруду” не было бы.

Когда начались репетиции, мисс Хепбёрн пригласила меня к себе на чашку чая. Мы удобно устроились в белых плетеных креслах на застекленной веранде, и она принялась растолковывать мне мою роль. Я не шучу, да и она говорила на полном серьезе. Она заставила меня читать ее реплики, а сама читала мои – устроила прогон с текстом. Это было, мягко говоря, странно, но я ни словом, ни жестом не выдала своего изумления. Не хотела ее обижать.

Мне никогда не надоедало смотреть на нее. Благодаря манере держаться и чертам лица в свои семьдесят с лишним она выглядела великолепно. Я заметила, что если черты лица пропорциональны и как бы устремлены вверх (эти высокие скулы!), как у нее, то не страшно, если костяк обтягивает неровная, морщинистая кожа… изначальная красота всё равно остается. Возраст больше сказывается на лицах с менее четким строением.

Однажды она заметила, что мы с ней очень похожи – обе сильные, независимые женщины со свободными взглядами, – но при этом дала мне понять, чем, по ее мнению, мы отличаемся. Для начала она считала, что я должна больше и на постоянной основе заниматься производственными вопросами (как, естественно, делала она сама в свои лучшие годы), должна вникать во все детали, от кастинга до освещения. Ее слова “я всегда хотела только играть” часто цитируются, но мне не подходила такая позиция. Я любила актерскую работу, особенно с тех пор как стала сама себе продюсером, однако это было лишь одним из важных дел в моей жизни. У меня были дети, политическая деятельность в CED, новый спортивный бизнес, который должен был давать средства на всё остальное… и собака. Кстати, мисс Хепбёрн не жаловала домашних животных. Но я знаю, что она всё это не одобряла – просто не понимала, как можно работать с таким партнером, как Брюс, заниматься посторонними для моей профессии делами и тратить столько же, если не больше, времени на политику, как это делала я. То, что у нас в маленьком домике – том самом, который я сначала присмотрела для мисс Хепбёрн и Филлис, – а также в палатках и хижинах разместился оргкомитет CED в полном составе, приводило ее в бешенство. Непростительно для меня, полагала она, не посвятить себя целиком только фильму. Нам приходилось выбирать день, когда ее точно не должно было быть на площадке, и лишь в этом случае мы могли пригласить членов комитета посмотреть, как идет съемка.

Ей претила мысль о том, что актриса может иметь детей. Мне она говорила, что сама детей никогда не хотела – для этого она слишком эгоистична. “Если бы у меня был ребенок, – сказала она, – и он вдруг заболел бы или разревелся ровно тогда, когда мне надо ехать в театр, где сотни людей ждут моего появления на сцене, и пришлось бы выбирать между театром и ребенком… пожалуй, я придушила бы ребенка и отправилась в театр. Нельзя иметь и то и другое, – добавила она с пугающей убежденностью, – и детей, и профессиональный успех”.

На мой взгляд, она не права – по крайней мере, в моем случае. Для нее это, может, и справедливо – работа и карьера в ее понимании требуют полной самоотдачи. После таких бесед я чувствовала себя отвратительно. Я снова подумала, что мне следовало иначе построить свою жизнь, как-то более… не знаю. На свете много женщин разумнее меня и много актрис, которые лучше меня сыграли бы мою роль. Я провела немало бессонных ночей в мучительных размышлениях на эту тему – мне казалось, что она права, что я изрядно навредила своим детям.

Но вот что я вам скажу. Они не пострадали. На самом деле мои дети выросли талантливыми, замечательными, уравновешенными, способными на любовь людьми. Может, это и не моя заслуга, но всё-таки. Так или иначе, я это я. В 1978 году Дональд Кац[79] в интервью журналу Rolling Stone сказал обо мне: “Никто никогда в мире кино не шагал так бодро в сопровождении целого ансамбля молодых ударников, не жертвуя при этом карьерой”.