Книга Фаворитка короля - Анна О'Брайен

Уголком глаза я заметила какое-то движение неподалеку. Над головой метнулась малиновка, спряталась в кроне дерева. Я подняла глаза.

— Вот вы где!

А я ведь ничего не слышала: ни стука копыт, ни мягких шагов по земле. Даже воздух не колыхнулся. На миг я испугалась, подумав, что парламент, возможно, захотел окончательно избавиться от меня, и попятилась. А потом прижала к груди куклу — я узнала этот голос и увидела фигуру, ярко освещенную пробивающимся сквозь листву солнцем.

Я словно перенеслась на много лет назад, в тот самый день, когда впервые увидела Эдуарда в Большом зале Хейверинга. Лучи низкого солнца светили ему в спину, освещая и его собак, и сокола на руке, окружая сиянием его голову и плечи. Как будто на нем была золотая корона. А я стояла и молча любовалась этим ореолом власти.

Но то было в иные времена, в иной жизни.

Виндзор шагнул вперед, сразу оказавшись в глубокой тени. У меня сразу потеплело в животе, во рту пересохло от волнения, а все тело вмиг ослабело, словно желая пасть в его объятия. Хотелось побежать ему навстречу, обнять его, прижаться губами к его губам, ощутить, как бьется под моей ладонью его сердце. Три года я не видела его. Долгих три года! За тот миг, что требуется для одного удара сердца, я могла бы преодолеть разделяющее нас расстояние и…

Нет-нет. Надо держать себя в руках. Я должна действовать осторожно, взвешенно, спокойно. Не теряя способности руководить собой…

Почему так? Да потому, что неразумно вкладывать другому в руки оружие против себя, пусть это даже мужчина, которого я люблю, к которому стремлюсь так сильно, что все тело мое дрожит, как в лихорадке. Это ужасно — бояться отдать себя в подчинение мужчине, любви которого я так страстно жаждала, но если жизнь меня чему-то и научила, то именно тому, что необходимо сохранять гибкость и полагаться только на себя. Мой супруг не должен видеть, как я боюсь дать ему власть над собой — власть ранить меня, обидеть, погубить.

«Но ведь он тебя не ранит, не обидит и не погубит! Ты-то не можешь этого не знать».

Нет, я совсем ничего о нем не знаю!

Но встретившись с ним взглядом, я не смогла сдержать усмешки.

— Пресвятая Дева! Да это Вильям де Виндзор!

— Алиса Перрерс, клянусь Богом! — Сердце мое застучало быстрее. — Собираете яблочки?

— Нет. — Я прижала к груди куклу. — К тому же мне казалось, что я — Алиса де Виндзор, ваша супруга.

— Мне тоже так казалось. Но наши пути не пересекались так давно… — Он снял шляпу и отвесил мне великолепный поклон. — В этом сельском наряде я не сразу признал вас. И отыскать вас оказалось нелегко, я потратил на это несколько дней.

— Вы, вероятно, приняли меня за служанку.

— Это просто невозможно! — Голос его звучал ласково, но ко мне он не приближался. В его фигуре чувствовалось напряжение, напомнившее, что дела обстоят не так-то хорошо. — Я слыхал, что великие мира сего отлучили вас от королевского двора, — небрежно заметил он, и я отступила чуть дальше, сердясь и на себя, и на него.

— Да, как видите. Добрый парламент — Боже, «добрый», подумать только! — в мудрости своей решил очистить королевские дворцы от тлетворного влияния недостойных вельмож. Латимер, Невиль, Лайонс — всех их прогнали.

— И вас заодно.

— И меня. Меня они оставили на закуску, как самый лакомый кусочек. И отправили прозябать сюда. — Переполнявшая меня и долго сдерживаемая горечь вырвалась наружу. — Стоит мне хоть на шаг приблизиться к Эдуарду, и они с великой радостью отберут все, что у меня есть, до последнего гроша и последнего клочка земли, а меня отправят в изгнание в дальние страны. Жена ваша станет жить где-нибудь во Франции до конца дней своих, вы же ее более не увидите!

— Они отмерили вам кару от души. — Виндзор по-волчьи оскалил зубы. — Так вы поэтому отсиживаетесь здесь, не надевая ни единой шелковой ленточки, ни единого камешка, вместо того чтобы обивать пороги замка Шин, требуя, чтобы вас впустили?

— Поэтому. — Я опустила глаза, разгладила простенькую коричневую юбку, поверх которой было наброшено давно вышедшее из моды котарди с открытыми боками, ничем не украшенное, пусть и сшитое из превосходно выделанной шерсти. — Играю новую роль в своей жизни — роль изгнанницы в сельской глуши. Боже, Боже!

— Ну, может быть, мы оба привыкнем к этой роли, и она станет нам нравиться.

— Сомневаюсь!

— Я тоже сомневаюсь. Но нас больше не приглашают отобедать за королевским столом, поэтому придется обходиться теми крохами, которые нам оставили.

Эти слова он чуть ли не прорычал — достаточный для меня повод задуматься, отвлекшись от собственных горестей. Как я сразу ничего не заметила? Надо было спросить его, едва он оказался у меня в саду.

— А что вы делаете здесь?

— А вы не слышали? Меня отозвали из Ирландии — снова! Я в опале — снова! Отставлен от своей должности. — Он резко бросал слова, от которых веяло такой злостью, что и следа не осталось от обычной насмешливости.

— Так Эдуард уволил вас…

— Вот именно. Он больше не нуждается в моих услугах. На этот раз меня уже не восстановят. Ну и удивляться нечему, верно?

— Ах, Вилл! — Я протянула к нему руки. Еще бы ему не огорчаться! Прирожденный политик и вельможа, он не меньше моего возмущался, лишившись власти и оказавшись в тени. Я уже не могла стоять в стороне. Легкими быстрыми шагами пересекла заросшую травой, усыпанную яблоками лужайку. — Мне так жаль, Вилл. Ах, Вилл… я так рада, что вы снова здесь.

Даже просто произносить его имя — уже было для меня удовольствием. Все мои намерения держаться отчужденно разлетелись в прах, потому что теперь он был в опале. Я бросилась к нему на грудь, и он крепко обнял меня.

— Так уже лучше, — проговорил он, справившись с собой, потому что сперва чуть было не оттолкнул меня. — Ради этого, пожалуй, стоило бы возвращаться.

Какое-то время мы стояли молча, не шевелясь, любуясь тем, как меняются узоры света и тени. Так и не выпустив из рук куклу, я прижималась лбом к его плечу, а он терся о мои волосы щекой. Я ощутила, как от этих ласковых прикосновений напряжение медленно, постепенно отпускает его. Над нашими головами выводила свои трели малиновка, но мы не спешили нарушать молчание.

— Так что же поделывает король? — спросил наконец Виндзор, когда малиновка вспорхнула и улетела.

— Совсем ничего. Он стар и одинок. Думаю, он мало понимает из того, что происходит вокруг. — Виндзор открыл было рот, собираясь, наверное, съязвить насчет короля, который безропотно согласился с моим изгнанием, но я положила палец на его губы. — Он заслуживает вашего сострадания, Вилл. Разве он не вступился за меня? Я нужна ему, он ведь совсем беспомощен. А кто еще так умеет за ним ухаживать? — И слезы заструились по моим щекам, падая на его рубашку из камчи.

— Я никогда раньше не видел, чтобы вы плакали! Обо мне вы уж точно никогда не плакали! Наверное, будет лучше, если вы мне расскажете все по порядку. — Виндзор отпустил меня, и мы сели на поросшую травой невысокую насыпь, окружавшую заросли кустов. Он промокнул мои слезы краешком котарди, забрал у меня куклу и усадил между нами, наподобие своего рода дуэньи, взял мои руки в свои и прищурился, взглянув на меня, когда я опять всхлипнула. — Я вижу вас насквозь, Алиса, — вы только подумаете о том, чтобы утаить правду, а я уже вижу. Вы не умеете притворяться. Когда вы в последний раз спали нормальным сном? У вас глаза слишком усталые. — Он провел большим пальцем под моими глазами, а я чуть не задохнулась от прилива чувств. Потом ощутила его теплые губы на своем виске. — Какие ужасы вам пришлось встретить лицом к лицу, храбрая моя девочка?