Книга Колонна Борга - Алекс фон Берн

На рассвете 3 мая боевая группа ваффен-СС «Цольмер» начала выдвижение к городу Фридрихсбрюк.

* * *

К рассвету 2 мая Хонеман вывел Бормана и Краузе к Шиффартсканалу.

— Как договаривались, господин Краузе, — сказал Хонеман. Краузе сунул ему в руку небольшой сверток, и Хонеман исчез, словно его и не было.

— Что теперь? — спросил Борман.

— Теперь надо перебраться на ту сторону канала. Это надо сделать до рассвета.

Они перебрались на противоположную сторону канала и пошли по набережной Нордуфер. Там они остановились отдохнуть в пустом складе, в котором нашли убежище иностранные рабочие, в большинстве своем французы.

— Здесь тихо, — сказал Борман. — Мы уже в тылу у русских?

— Да. Утром мы двинемся в путь вслед за этими французами. Наша цель уже близка. Маленький домик на берегу Хафеля.

— А эти французы… они нас не сдадут русским? — занервничал Борман.

— Нет, если вы не вздумаете досаждать им рассказами о последних часах жизни фюрера. Вон там, в углу — группа немецких беженцев, и их никто не трогает. Расслабьтесь и вздремните.

Утром они вышли и побрели по Нордуфер дальше на запад вместе с беженцами и репатриантами. Иногда попадались русские солдаты, которые хохотали и кричали: «Гитлер капут!». Французы радостно махали им в ответ; немецкие беженцы понуро брели, не реагируя на окружающую действительность; двое пожилых усталых мужчин в пыльной измятой одежде не привлекали ничье внимание.

К полудню они добрались до берега Хафеля. На плоту — видимо, оставленном на берегу русскими солдатами, — перебрались в Нойштадт и вскоре, донельзя усталые, постучались в домик с развевавшимся над входом флагом Красного Креста.

Дверь открыла хозяйка дома, фрекен Меландер. Она знала Краузе в лицо и молча пропустила их в дом. Пожилая строгая дама отправила гостей в ванную комнату, где недавно протопленный титан был полон горячей воды. Умытые и переодетые беглецы сели обедать в гостиной, довольно тесной для собравшихся здесь двух десятков человек. Обед состоял из негустого, но довольно вкусного супа и восхитительной жареной картошки с консервированным тунцом. В заключение трапезы подали жидкий, но действительно настоящий кофе.

После обеда Краузе провел небольшое совещание.

— Господа! — сказал он. — Я рад вам сообщить, что ненавистный для всех нас, бывших узников концлагерей, нацистский режим окончательно пал. Теперь мы свободны!

Аплодисментов не последовало. Вместо этого высокий худой человек с нервным лицом, чуть заикаясь, проговорил:

— Сегодня утром тут уже были русские. Они проверили наши документы, но не исключено, что они придут еще раз. Ушли наци, пришли большевики… Не получится ли так, что мы сменим немецкие концлагеря на сибирские рудники? Ведь, насколько я понял, никто из присутствующих не может похвастать пролетарским происхождением.

Краузе вспомнил: это Франц Фидлер, бывший владелец мебельной фабрики и нескольких лесопилок; сидел в Дахау с 1943 года за «пораженчество», выразившееся в пересказе передачи Би-Би-Си своему компаньону: компаньон, как видно, решил вести дела в одиночку.

Краузе улыбнулся и ответил:

— Уважаемый господин Фидлер! Я не думаю, что русские немедленно примутся рьяно вылавливать представителей буржуазии и использовать их для освоения необъятных просторов Сибири: для этого у них достаточно крепких немецких крестьянских парней, которых фюрер эшелонами гнал в Россию. Сейчас русским важно выловить попрятавшихся нацистов: недоумок Геббельс так напугал их «вервольфами», что каждого члена НСДАП ожидают очень нерадостные дни. Кроме того, мы находимся под защитой Шведского Красного Креста, на наши имена выписаны шведские паспорта. Единственная неприятность в том, что они будут немедленно аннулированы по прибытии в Швецию. Но ведь и ехать туда не обязательно! Нам нужно поскорее перебраться в американскую или британскую зону оккупации, и этот вопрос сейчас решает наш бесценный граф Оксенборг. Поэтому будем надеяться на лучшее и не тратить силы на бесполезные дискуссии. Я прав?

Присутствующие без особого энтузиазма согласились с Краузе.

— Тогда я с вашего позволения отправлюсь спать, — сообщил Краузе, с трудом сдерживая зевоту. — Нам с господином Шафером пришлось пробираться сюда из Шарлоттенбурга через Моабит. Можете представить, что мы пережили! Господин Шафер до сих пор не может оправиться от пережитого.

Борман выглядел не лучшим образом и его лишенный проблесков мысли взгляд служил лучшим подтверждением вышесказанного.

На следующий день Краузе отправился в город, отсутствовал несколько часов и вернулся довольный донельзя.

— Что вы молча сияете, как рожденственская елка? Выкладывайте, что разузнали? — нетерпеливо набросился на него Борман, когда они уединились на кухне.

— Я пробился на прием к русскому коменданту Берлина, объяснил ему ситуацию и получил гарантии его личного содействия нашему скорейшему перемещению в британскую зону оккупации с целью дальнейшей отправки в Швецию, — важно поведал Краузе.

Он налил себе чашку кофе и назидательно добавил:

— Вам не следует разговаривать, дружище! Я всем сказал, что вы были контужены в Шарлоттенбурге взрывом снаряда и до сих пор не в себе, а вы щебечете как сорока.

Борман мрачно посмотрел на него и вышел с кухни. Но через минуту он вбежал с распахнутыми от ужаса глазами.-

— Там… там! — восклицал он, тыча пальцем в окно.

— Да что такое? — с досадой осведомился Краузе. — Вы повстречали покойного фюрера?

— Там у входа русский солдат с автоматом! — выпалил Борман.

— Ах, да… я забыл вам сказать, — рассеяно отозвался Краузе. — Я попросил коменданта выставить охрану возле дома, чтобы нас не беспокоили мародеры. И он любезно пошел нам навстречу! Он очень приятный человек, этот русский генерал.

Краузе допил кофе и решительно сказал:

— Слушайте, вы слишком много говорите для контуженного! Отправляйтесь в нашу комнату и мучайтесь приступами головной боли, как и положено контуженному.

Борман, тяжело сопя, удалился. Переживания последних дней и долгий путь по объятому огнем Берлину существенно отразились на его здоровье: он здорово осунулся, похудел и вполне соответствовал образу контуженного узника нацизма. Вряд ли кто узнал бы в нем прежнего заносчивого рейхсляйтера.

На следующий день в доме появился русский капитан из Смерша. Он придирчиво допросил каждого из проживавших в доме, тщательно записав их показания. Борман к этому времени уже хорошо выучил биографию господина Шафера и вполне вошел в образ контуженного. Впрочем, настроен капитан был вполне мирно: он просто делал свою работу. Капитан сообщил, что вопрос об их переезде в британскую зону решается. Командование уже связалось со штабом генерала Эйзенхауэра и получило подтверждение о готовности принять группу репатриантов.