Книга Тайны Полюса - Кристель Дабо

– Они действительно зарегистрировали твой брак с господином Торном?

– Прямо в тюрьме?

– Без нас?

– Без всякой церемонии?

– Без белого кружевного платья?

За ними из толпы вышел Арчибальд. Сдвинутый на затылок цилиндр, казалось, вот-вот свалится с его головы; в вытянутой руке он нес младенца Беренильды с таким видом, будто это хлопушка для фейерверка, которая вот-вот взорвется огнями.

– Нам нельзя здесь оставаться. Торн просил меня увезти вас отсюда, если дела примут плохой оборот. – Арчибальд поглядывал на поток придворных, перетекающий в подвальный этаж. – На мой взгляд, хуже не придумаешь.

– Давай вернемся домой, сестренка! – умоляла Агата, дергая Офелию за шарф. – При Дворе совсем не так хорошо, как я думала!

Оглушенная Офелия повернулась ко всем спиной, закрыла глаза, постаралась отрешиться от гомона и собраться с мыслями. Неужели Фарук больше ее не слышит?

Она повернулась к крестному, который ругался на древнем наречии каждый раз, как его толкал какой-нибудь придворный.

– Из всех сказок, что вы мне прислали, одна очень рассердила Фарука – сказка о кукле.

– О кукле? – пробормотал крестный в усы. – О кукле, которая мечтала стать актрисой?

Офелия кивнула – больше себе, чем ему. В конце сказки кукла обнаружила, что мечта, которую она хотела осуществить, на самом деле была мечтой ее хозяйки.

– Монсеньор Фарук смешивает свою собственную историю с историей из сказки. Мне следовало придумать для него другой конец.

В тот момент, когда Офелия произнесла эти слова, вспышка боли прожгла ее лоб от виска до виска. Благодаря семейной силе Торна она вспомнила, как читала Книгу. Безголовый солдат. Старая школа. Аромат мимозы. Выбитые окна. Завешенные зеркала. Офелию затягивал вихрь прошлого, и она снова увидела юного Фарука; он стоял на коленях, не спуская с нее жадного, пытливого взгляда. Почему я должен делать то, что написано? Кто я для тебя, Бог?

– Я знаю, – прошептала Офелия, обернувшись к Беренильде. – Теперь я знаю, что должна сказать ему. Унесите ребенка подальше отсюда, я вас догоню.

Она уже начала торопливо спускаться вниз, как вдруг мать схватила ее за рукав.

– Постой, торопыга!

Офелия с вызовом посмотрела на нее, давая понять, что не позволит себя удерживать, но мать с обреченным видом поправила шарф, поддерживавший сломанную руку дочери, и откинула с ее лба спутанные волосы.

– А он тот еще фрукт, твой господин Торн. Ну что ж, теперь он твой муж, и твое место – рядом с ним. А мое дело – ждать тебя здесь. Главное, будь осторожна!

Офелия торопливо сжала руку матери.

– Спасибо, мама.

Пробираясь сквозь толпу придворных, девушка думала о том, что послание Духу Семьи, сложившееся у нее в голове, идет вразрез со всем тем, что в эту ночь она слышала от Бога. Однако она была абсолютно уверена, что ошибки быть не может. Да, она должна сказать Фаруку именно эти слова.

Наконец она заметила его в конце коридора. Он возвышался над морем париков, как заснеженный горный пик. Фарук стоял перед камерой Торна и ждал, когда ее откроют. Здесь царила суматоха: охранники только что обнаружили на полу своего заснувшего товарища и увидели поврежденную поверхность бронированной двери. Слово «побег» уже передавалось из уст в уста, но полковник заявил:

– Камера закрыта, монсеньор! Видна попытка взлома, но дверь по-прежнему заперта с внешней стороны. Чтобы ее открыть, требуется три ключа, и один из них я держу при себе.

Протиснувшись в первые ряды, Офелия увидела полковника, который гордо демонстрировал цепочку с ключом, поблескивающую у него на шее. Она могла бы объяснить ему, что есть множество способов входить и выходить из камеры без ключей, но это не отвечало ее интересам.

– Откройте дверь, – вяло приказал Фарук.

– Подождите!

Работая одним локтем, Офелия выбралась из толпы и встала между Фаруком и бронированной дверью, не обращая внимания на осуждающий ропот вокруг. Она подняла голову, чуть не вывихнув себе шею, и встала на цыпочки, надеясь встретиться глазами с Фаруком там, на высоте его огромного роста. Но надежда оказалась напрасной. Он смотрел прямо перед собой и обращал на нее внимание не больше, чем на коврик под ногами.

– Извольте освободить проход, мадам, – вмешался полковник.

Приказ прозвучал вежливо, но властно. На мгновение его брови удивленно поднялись – очевидно, он спрашивал себя, каким же образом Офелия вышла из камеры, – но, рассудив, что сегодня охрана и без того опозорилась, не стал заострять на этом внимание.

– Вчера я не выполнила свое обязательство по договору, – сказала Офелия, обращаясь исключительно к Фаруку. – Вы хотели вспомнить одно обстоятельство из вашей Книги, а я не смогла вам помочь. Но теперь я знаю то, о чем вы забыли.

Фарук по-прежнему не удостаивал ее взглядом. Он продолжал созерцать огромную круглую дверь, снабженную зубчатыми механизмами и замками.

– Я должен делать то, что написано, – произнес он все так же медленно и монотонно.

Очки Офелии потемнели. Она уже поняла, каким образом Тысячеликий смог парализовать волю Фарука. С помощью Книги. Офелия не понимала одного – почему он так поступил. Ведь это противоречило той правде, которую он некогда пытался открыть

Фаруку.

Набрав побольше воздуха в грудь, Офелия с трудом выговорила:

– Вы не кукла. Вы не обязаны исполнять чужую мечту.

– Я должен делать то, что написано, – бесстрастно повторил Фарук. – Откройте дверь.

Трое сержантов, на которых была возложена обязанность открывать и запирать камеру, двинулись было к Офелии, но она выпрямилась, и слова вырвались из ее уст, словно всегда таились где-то в глубине ее существа в ожидании своего часа:

– Книга – это только начало твоей истории, Один. И только ты можешь дописать ее до конца!

Вокруг раздались удивленные возгласы. Слова Офелии произвели фантастический эффект. Фарук отшатнулся и прижал руку к груди, к тому самому месту, где он хранил Книгу; казалось, у него разбилось сердце. Он упал на колени, разметав свои белоснежные волосы и меха на мраморном полу. Его безразличие растаяло, как дым, глаза широко раскрылись от волнения, и он устремил на Офелию потрясенный взгляд, словно наконец-то увидел ее.

Она должна была испугаться – испугаться того, что сделала с ним, того, что мог с ней сделать он. Но страха не было. При чтении она так глубоко прониклась личной историей Фарука, что уже не могла сказать, его ли это прошлое или ее собственное.

Она подошла к нему, и, повторив жест своей матери, который возмутил всю свиту, откинула с его лба длинные белые волосы. Фарук стоял на коленях, судорожно прижимая к себе Книгу, и на его лице было написано безграничное смятение. От него снова стали исходить мощные невидимые волны. Офелия чувствовала, как боль вспыхивает то тут, то там, по всему ее телу, но держалась стойко. Фарук перестал быть бессмертным небожителем – сейчас перед ней был просто растерянный ребенок, который без помощи взрослых мог бы погибнуть.