Книга Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Карина Тихонова

— Она заплатила за тебя?

Евгений Павлович опустил руки на колени и уставился на жену изумленными глазами.

— Ты уже знаешь? Но откуда? Я сам узнал всего час назад!

— Ну, и слава богу, — сказала Альбина Яковлевна, не отвечая на его вопрос. — Теперь все будет по-другому.

— Аля! Ты понимаешь, что она отдала весь мой долг?!

— Понимаю, — мягко ответила жена. И попросила:

— Не волнуйся.

— Весь! — не мог успокоиться Евгений Павлович. — До копейки! Это ты ее попросила?

— Наоборот. Я просила ее не вмешиваться.

— С ума сойти…

Евгений Павлович схватился за голову.

— Свободен! — повторял он медленно, словно пробовал слово на вкус. — Свободен. Свободен.

Он поднял побледневшее лицо и спросил почти спокойно:

— Как ты думаешь, почему она это сделала?

— Да какая разница? — откликнулась жена. Подошла к упавшему стулу и подняла его. Поставила стул возле застеленной койки, на которой сидел Евгений Павлович, и уселась напротив мужа. — Потому, что сама так захотела.

— Я должен ее поблагодарить, — решительно сказал Евгений Павлович. — И не по телефону. Завтра забираю тебя из больницы, и мы вместе поедем к стару… Я хотел сказать, к Евдокии. И попросим прощения за все…

— Женечка, — перебила его жена. — Все, что ты говоришь, очень правильно, но сделать этого мы не сможем.

— Почему? — удивился муж.

— Потому, что она уехала. И больше мы ее не увидим.

— Как уехала? — не понял Евгений Павлович. — Куда уехала? Откуда ты знаешь?

— Все это неважно, — нетерпеливо ответила жена. — Важно другое. Что будет теперь с нами и нашими детьми.

— То есть?

— То есть немедленно после выписки я возвращаюсь на работу.

— Аля!

— Да-да, — сказала жена тоном ласковым, но решительным. — Этот вопрос не обсуждается. Я ведь на пенсию ушла не по возрасту, а потому, что выработала свой двадцатипятилетний педагогический стаж. И что хорошего было в том, что я сидела дома? Не знала, чем себя занять… Нет, Женя, это вопрос решенный.

— Как знаешь, — покорно сдался Евгений Павлович.

— И второе. Сразу после моей выписки мы начнем размен квартиры.

Евгений Павлович оторопел.

— Размен квартиры? — спросил он, не веря своим ушам. — Зачем?

— Федька должен жить отдельно, — твердо заявила ему жена. — Иначе он пропадет. И мы вместе с ним. Он должен работать и содержать себя собственными силами. И не должен рассчитывать на то, что мы когда-нибудь умрем…

— О чем ты?

— Неважно.

Альбина Яковлевна улыбнулась мужу и взяла его руки в свои.

— Теперь все пойдет хорошо, — сказала она так убежденно, что Евгений Павлович сразу ей поверил. — Дети будут жить отдельно, а мы с тобой останемся вдвоем. Будем работать, пока сил хватит. Потом уйдем на пенсию. Будем гулять вечерами, пить чай перед телевизором… Будем смотреть наши фотографии, вспоминать молодость. Будем помогать детям, когда им потребуется наша помощь, а она им обязательно потребуется… В общем, будем вместе стареть, как и должно быть. Я очень люблю тебя, Женя.

— И я тебя люблю, — тихо ответил муж. — Я даже не знал, как сильно я тебя люблю…

И, взявшись за руки, они просидели очень долго. И так все стало ясно и понятно, что никакие слова больше не потребовались.

Валька пришла точно вовремя, как договорились.

Стаська открыла ей дверь, и Валька поразилась ее цветущему виду. Выглядела сестра всегда превосходно, но сегодня она вся лучилась торжеством, проливая свет от щедрот своих на всех окружающих, без разбора.

— Входи!

Валька медленно переступила порог. Собственно, то, что она хотела, можно было сделать и не раздеваясь, но Стаська убежала на кухню и вернулась оттуда с подносом, на котором стояла открытая бутылка шампанского и два узких длинных бокала.

— Идем в комнату, — велела она, и Валька послушно стащила с себя сапоги.

— У тебя какой-то праздник?

— И не какой-то, а самый лучший в жизни, — торжествующе ответила Стаська и разлила шампанское по бокалам.

— Ну, давай выпьем.

И одним махом проглотила половину своего бокала.

— Хорошо, — пробормотала Стаська и подлила себе еще.

Валька отошла к дивану и уселась поудобней, разглядывая ликующую сестру. Интересно, что могло так вдохновить практичную деловую Стаську? Ясно, что не победы на личном фронте: к этому сестра относилась философски, почти равнодушно. Тогда, значит…

— Ты получила повышение?

Стаська подняла бокал и с ликованием ответила:

— Ты разговариваешь с генеральным директором московского филиала фирмы!

И снова единым залпом опрокинула в рот все содержимое бокала. Поставила его на стол, вытерла губы и спросила:

— А ты?

— А я не буду пить, — ответил Валька.

— Боишься? — удивилась Стаська и высоко подняла красивые брови. — Шампанское сегодня подается без цианида…

— Надеюсь.

— Тогда в чем дело? Не хочешь меня поздравить?

— Не хочу.

Стаська медленно прищурилась. Развернула стул, стоявший возле письменного стола, поставила его напротив дивана и села, закинув ногу на ногу. Она не говорила ни слова, только медленно скользила взглядом по Валькиным ногам, животу, груди, лицу, волосам…

Раньше подобное разглядывание всего будило в Вальке комплекс неполноценности, но теперь ей было совершенно наплевать на все усилия Стаськи вогнать ее в краску.

— Каков вердикт? — спросила она спокойно, когда сестра, удивленная своими безуспешными попытками подавить гостью, отвела взгляд.

— Ниже среднего, — дерзко ответила Стаська, бравируя открытым нахальством.

Но Валька не поддалась на провокацию.

— Что так?

Сестра вздохнула, признавая поражение, и подперла подбородок двумя кулачками.

— Вот смотрю я на тебя, Валентина, и поражаюсь, — заговорила Стаська медленно и серьезно. — Вроде все у тебя есть, чтоб добиться в жизни успеха: и образование, и воспитание, и фигура приличная, и на лицо не уродка… Только все это в каком-то половинчатом, незавершенном виде. А ты палец о палец не ударяешь, чтоб довести все до ума.

— Например?

— Ну, например, твои волосы. Ты можешь мне сказать, какого они цвета? Русые или светло-каштановые? Ни то ни се, гнедые… Почему бы тебе не сходить к хорошему парикмахеру и не привести их к какому-то общему знаменателю? Любому! Но внятному! А?