Книга Василий Львович Пушкин - Наталья Михайлова

Буянов, братец мой задорный, К герою нашему подвел Татьяну с Ольгою… (VI, 115–116).

В поэме В. Л. Пушкина Буянов затевает драку в борделе, а в романе А. С. Пушкина именно он служит первопричиной трагедии: это он подвел Татьяну с Ольгой к Онегину, Онегин выбрал для танца Ольгу и вызвал тем самым ревность Ленского, Ленский покинул бал с намерением вызвать друга на дуэль, далее поединок состоялся, Ленский погиб[600].

Забавно, что в последующем Буянов — своеобразный соперник Онегина. Он хочет жениться на Татьяне: «Буянов сватался: отказ».

Образ Буянова был настолько жизненным, что А. С. Пушкин решил дать еще одну его разработку. Нельзя не заметить, что Зарецкий в «Евгении Онегине» — тот же Буянов:

Зарецкий, некогда буян. Картежной шайки атаман. Глава повес, трибун трактирный… (VI, 118).

Когда А. С. Пушкин называет Зарецкого «соседом велеречивым», он цитирует поэму дяди: «Ни с места, — продолжал сосед велеречивый». А. С. Пушкин мастерски углубил начертанный Василием Львовичем образ, придал ему новые комические черты. Он стал биографом Буянова, показал созданный дядей характер в развитии, оставшись, как и творец «Опасного соседа», на иронической точке зрения по отношению к своему герою. Его Зарецкий, «некогда буян», картежник и пьяница, в свое время отличился в сражении с французами тем, что, «как зюзя пьяный», свалился с коня, побывал в плену в Париже, где у модного ресторатора Вери осушал по три бутылки в день (как же обойтись без Парижа, если «отец» Буянова — литературного прототипа Зарецкого — Василий Львович с восторгом вспоминал о своем пребывании в столице Франции, где, верно, осушил не одну бутылку своего любимого шампанского). Но все это в прошлом.

Теперь же добрый и простой Отец семейства холостой, Надежный друг, помещик мирный И даже честный человек: Так исправляется наш век! (VI, 118–119).

Нет необходимости говорить о том, что Зарецкий остается верным себе, прежнему буяну: именно он, секундант Ленского, сделал все, чтобы привести дуэль к трагическому исходу, к гибели «младого певца».

Итак, Буянов обрел новую жизнь в романе «Евгений Онегин», был увековечен в главном и любимом произведении А. С. Пушкина, которому суждено было стать одним из центральных произведений русской культуры.

Но «Опасный сосед» дает о себе знать и в других сочинениях А. С. Пушкина, написанных в годы южной и михайловской ссылок.

Когда в 1821 году в Кишиневе А. С. Пушкин сочинял озорную богохульную поэму «Гаврилиада», он вспомнил героиню «Опасного соседа» Варюшку. Сравним:

Шестнадцать только лет, бровь черная дугой…

(«Опасный сосед»)

Шестнадцать лет, невинное смиренье, Бровь темная, двух девственных холмов Под полотном упругое движенье, Нога любви, жемчужный ряд зубов… Зачем же ты, еврейка, улыбнулась, И по лицу румянец пробежал? Нет, милая, ты, право, обманулась: Я не тебя, — Марию описал.

(«Гаврилиада». IV, 121)

Кощунственная шутка строится на двойном эффекте обманутого ожидания. Обманулась не только еврейка (есть предположение, что это дочь содержательницы кишиневского трактира, которой А. С. Пушкин посвятил фривольное стихотворение «Христос воскрес, моя Ревекка!»), обманулись и читатели, знакомые с поэмой В. Л. Пушкина и «узнавшие» цитату из этого сочинения поэта-дяди — поэт-племянник описал не Варюшку, не еврейку, но Марию.

В 1822 году в «Послании к цензору» А. С. Пушкин писал:

И Пушкина стихи в печати не бывали; Что нужды? их и так иные прочитали (II, 269).

Возможно, он имел в виду свои вольнолюбивые стихи, а возможно — стихи дяди, его «Опасного соседа».

Для А. С. Пушкина «Опасный сосед» — живое явление культуры, востребованное в литературном быту современной ему жизни. Потому и вспоминает он героев дядюшкиной поэмы в письме П. А. Вяземскому из Кишинева от 6 февраля 1823 года, где благодарит адресата за его статью о «Кавказском пленнике» и пишет о других критиках:

«Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждение умного человека. До сих пор, читая рецензии Воейкова, Каченовского и проч. — мне казалось, что я подслушиваю у калитки литературные толки приятельниц Варюшки и Буянова» (XIII, 57).

Когда А. С. Пушкин поручил П. А. Плетневу издание первой главы «Евгения Онегина», он писал ему, издателю «Стихотворений Василия Пушкина», в конце октября 1824 года из Михайловского:

Ты издал дядю моего: Творец опасного соседа Достоин очень был того… (II, 337).

В 1825 году в Петербурге первая глава «Евгения Онегина» увидела свет. Но конечно же не все читатели, а только близкий круг друзей мог понять, что она начиналась шуткой:

«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог…» (VI, 5).

Первый стих романа перекликается с четвертым стихом из басни И. А. Крылова «Осёл и мужик», которую А. С. Пушкин не только читал, но и слышал в исполнении самого баснописца в Петербурге в 1819 году на вечере у А. Н. Оленина: «Осёл был самых честных правил». Поставленные в первой строфе «Евгения Онегина» кавычки свидетельствуют о прямой речи. И все же окончательно убедиться, что это эпатирующее высказывание принадлежит герою, а не автору романа читатели могут только после начала второй строфы: «Так думал молодой повеса…» И это дядя Онегина «не в шутку занемог». Дядя автора, хотя и не раз жаловался в своих стихах и письмах на одолевавшие его болезни, в это время занемог в шутку, и, вероятно, А. С. Пушкин об этой шутке знал. В 1815 году А. М. Пушкин распространил слух о том, что Василий Львович умер. В. Л. Пушкин ответил ему стихами «На случай шутки А. М. Пушкина, который утверждал, что я умер». Стихи были напечатаны в 1815 году в «Российском музеуме» и уже тогда могли быть известны А. С. Пушкину.

В 1816 году друзья В. Л. Пушкина вновь подшутили над ним. Это была шутка в традиции «Арзамаса» — отпевать живых покойников. 5 октября П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу:

«Да, бедный Пушкин умер в Козельске. Несчастный стих засел у него в горле. Сообщи печальное известие Карамзиным, арзамасцам и всем чувствительным сердцам. О ты, Эолова Арфа, достойная соперница трубы согласной молвы, скажи, что Пушкин мертв, восплачь и отдохни»[601].