Книга David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

Из этого действительно получилось что-то другое. Судьбе было угодно, чтобы его альбом 1972 года, The Rise And Fall Of Ziggy Stardust And The Spiders From Mars, стал поворотной точкой в истории музыки. Теперь странно представлять себе, что эта идея чуть не воплотилась в виде популярной уэст-эндской постановки, на которую ходили бы туристы из Огайо и экскурсанты из Уэст-Бромвича.

Мы должны быть благодарны за то, что этого не случилось: Дэвид Боуи был создан для более великих подвигов. А Ziggy Stardust стал первым в целой череде потрясающих альбомов: еще никто со времен Боба Дилана и The Beatles не производил такой сильной дискографии. Хотя Боуи и раньше делал хорошие записи (ранний альбом The Man Who Sold The World он и теперь называет одним из своих любимых), мир не был готов к Ziggy. Собственно, и сам Дэвид Боуи не был готов к событиям, которые вознесут его на самую вершину и сделают его ключевой фигурой десятилетия.

Прямо сейчас он, словно молодой отец, гордится выходом своего нового альбома Heathen, и это естественно. Но эта работа полна отзвуков прежнего Боуи и заставит его преданных слушателей погрузиться в воспоминания. Ключевой момент: на этом альбоме Боуи вновь объединился с продюсером Тони Висконти, с которым они сделали некоторые важнейшие записи 70-х. Кроме того, Heathen изобилует примерами изысканного сонграйтерского мастерства, вызывающего в памяти такие ранние вехи его карьеры, как Hunky Dory. А в одной из песен, «Gemini Spacecraft»[124], Боуи отдает дань уважения ее автору — Легендарному Ковбою Звездная Пыль (The Legendary Stardust Cowboy), таким образом благодаря его за то, что часть его имени досталась вышеупомянутому рыжеволосому инопланетянину.

— Конечно, мы вложили в новый материал много труда, — говорит Боуи, сидя в своем нью-йоркском офисе, — потому что я считал, что нам с Тони нельзя полагаться на свою репутацию. Многие из альбомов, которые мы сделали, люди оценивают весьма высоко, и мы не хотели бросить на это тень. А я помню, что раньше наш успех во многом основывался на очень тщательно сделанных песнях. И в начале прошлого года я засел за работу и заставил себя собирать наброски, из которых, как мне казалось, могло получиться что-то хорошее. Я не позволял себе придумывать песни от балды… На этом альбоме в каждой песне есть добротный сюжет. Они не слишком абстрактные. Это очень личный альбом, и главную роль в нем играют мелодии.

Выпуск Heathen и кураторство очередного фестиваля Meltdown снова привлекают к «Даме Боуи» внимание британцев, но он пока остается приемным нью-йоркцем: «Это обалденный город», — говорит он с самым лучшим произношением герцога Эдинбургского, на которое способен. Он уже во второй раз стал семейным человеком (в 2000 году его жена Иман родила ему дочь, Александрию), и его общее довольство жизнью нарушают лишь отвлекающие телефонные звонки и поджимающие сроки репетиций с его группой. Но он соглашается провести утро за беседой о знаменитой серии альбомов, которая в 70-е создала ему репутацию.

И мы обращаемся к Зигги. Он играл на гитаре, рыскал по лондонской пустыне в стеганом комбинезоне, давал ребятам возможность поплясать и стал рок-н-ролльщиком-самоубийцей. Но так ли это? История приключений Зигги Стардаста не только не стала мюзиклом, но даже для концептуального альбома оказалась слишком обрывочной.

— У меня была часть истории, — настаивает Боуи, — был небольшой сюжет, и я планировал в дальнейшем развить его. Но я этого так и не сделал, потому что прежде, чем я что-то успел сообразить, мы эту чертову штуку записали. Ждать было некогда. Я не мог позволить себе сидеть сиднем шесть месяцев и писать полноценную пьесу — я был слишком нетерпелив.

— В конечном счете я рад, что оставил все как есть. Я так и не обрисовал историю до конца, и поэтому публике осталось гораздо больше пространства для интерпретаций. Пару лет назад я был всерьез готов сделать из этого что-то более завершенное. Но каждый раз, когда я подбирался к более определенному образу Зигги, он как будто становился меньше, чем был. Я решил махнуть рукой, потому что все получалось не то. И я бросил. Проект отменяется.

Убедительный рок-мюзикл до сих пор остается неуловимым зверем, и Боуи сам еще не принял этот вызов.

— Нет, я виноват точно так же, как остальные. Может быть, из врожденной нетерпеливости — мне просто не хватает дисциплины довести дело до конца. Мне кажется, на Diamond Dogs я был близок к этому. Там был мой обычный набор тем: видения апокалипсиса, одиночество, ужасно несчастливая жизнь…

Конец света действительно постоянно присутствует в его работах, от первой же песни Ziggy, Five Years до Diamond Dogs и дальше — если не конец света, то по крайней мере антиутопические картины в духе «1984» или «Заводного апельсина», которые иногда еще называют «дистопией».

— Дистопия, именно, — усмехается он. — Я с этим обращался к доктору. Всегда кажется, что у тебя язва, но на самом деле это просто изжога… Нет, оглядываясь назад, я вижу, что дистопия — действительно важная тема в моей работе уже много лет. Собственно говоря, если в моей работе и есть какая-то цельность, то это касается текстов песен. Я много говорю об одном и том же — об ощущении саморазрушения. Мне кажется, в теме конца света можно увидеть манифестацию внутренней проблемы. Где-то внутри сидит эта ноющая тревога, и, наверное, я перерабатываю свои тревоги в виде «факции» (факт/фикция).

Как пример факции Боуи приводит славного астронавта майора Тома, который впервые появился в его хите 1969 года «Space Oddity», а одиннадцать лет спустя вернулся в «Ashes To Ashes»:

— Во второй раз я очень хотел слезть с наркотиков. Я переработал все это в персонажа, майора Тома, так что он отчасти автобиографичен. Но не полностью: здесь есть и элемент фантазии тоже. Наверное, источником было мое желание снова стать здоровым. Определенно так. А в первый раз — нет. В первый раз источником было просто-напросто чувство одиночества. Но затем ракушки времени плотно облепили мой корабль; мы как раз счищали с него рачков, когда я добрался до «Ashes To Ashes». Нет, вообще вычеркните все это, рачки какие-то… господи!

Да, вы сейчас говорите, как капитан Бердсай[125].

— И не говорите. Сундучок Дэви Джонса!

Дэви Джонс, который стал Дэвидом Боуи, выбрал рок-музыку, потому что, как он теперь объясняет, с такой карьерой он мог пускать в дело все свои интересы.

— Если ты бухгалтер, ты так не сможешь. Я любил искусство, я любил театр, я любил разные способы выражать себя, которые есть в нашей культуре, и я решил, что рок-музыка — прекрасный способ избежать необходимости отказываться от чего бы то ни было из этого списка. Так я смогу «вставлять квадратные колышки в круглые отверстия»: молотить по колышкам что есть сил, пока они туда не влезут. Я именно этим и пытался заниматься: немножко научной фантастики, тут немножко кабуки, там немножко немецкого экспрессионизма. Это как собрать вокруг себя всех друзей.