Книга В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Иными словами, встретившись с Елизаветой, де Месс увидел не величественную, вечно молодую красавицу с парадных портретов, а стареющую живую женщину, разменявшую седьмой десяток. Однако Елизавета по-прежнему оставалась привлекательной, даже красивой. Она была «высока и грациозна», и, «насколько возможно, она сохраняет достоинство, держится скромно и вместе с тем изящно». Что же касается ее «природных форм и пропорций», посол счел их «совершенными». Он добавил, «если не считать лица, которое выглядит старым, и зубов, невозможно увидеть женщину в таком бодром и живом состоянии ума и тела».[1179]

Неотъемлемой частью образа королевы был ее гардероб. Со временем наряды Елизаветы становились все более сложными и искусными, они служили средством для отвлечения внимания от ее стареющей плоти. Де Месс с изумлением узнал, что у Елизаветы более 3 тысяч платьев, которые хранятся в Большом гардеробе в Вестминстерском дворце. Сюда входило около 102 «французских платьев», 100 «свободных платьев» и 67 «круглых платьев», 99 мантий, 127 плащей, 85 дублетов, 125 юбок и 126 нижних юбок.[1180]Наряды для королевы шились из дорогих тканей и были богато расшиты розами, солнцами, лунами и планетами, гранатами (еще один символ девственности), змеями (олицетворяющими мудрость) и шиповником (символом чистоты и благоразумия). Таким образом, наряды королевы служили важным способом передачи определенных данных или прославления ее добродетелей. Ее платья, такие же парадные, как и портреты, служили средством, с помощью которого сглаживалось растущее несоответствие двух лиц королевы.

В 1593 г., когда Джон Эйлмер, епископ Лондонский, прочел проповедь о «тщете слишком вычурного украшения тела», он навлек на себя «великое недовольство» Елизаветы. Она сказала своим дамам, что, «если епископ будет и дальше распространяться о подобных вещах, она решит, что он достоин рая, но в таком случае ему следует ходить без посоха и снять мантию; наверное, епископ никогда не видел ее королевского гардероба, иначе он выбрал бы другую тему».[1181]В самом деле, как заметил Джон Харингтон, если бы епископ вначале поинтересовался размерами гардероба ее величества, он написал бы проповедь о чем-нибудь другом.[1182]Последняя аудиенция де Месса с королевой состоялась в канун Рождества 1597 г. Его провели во внутренние покои; войдя, он увидел, что Елизавета сидит за спинетом. Услышав шаги, королева оглянулась, посол изобразил изумление и извинился за то, что помешал ей. Королева ответила, «что очень любит музыку и что играла павану», на что де Месс ответил, что она «превосходный знаток и у нее репутация настоящей музыкантши». По его словам, занятия музыкой доставляли Елизавете большое удовольствие; она с радостью наблюдала за тем, как танцуют ее фрейлины, и, «даже если она сильно уставала», она «улыбалась дамам», которые часто подходили к ней и «демонстрировали свое почтение», а затем возвращались к танцам.[1183]Перед уходом де Месс спросил Елизавету, что рассказать о ней королю Генриху. Подойдя к нему вплотную, королева велела ему передать, что «нет на земле создания… которое относилось бы к нему с такой привязанностью и так желало ему добра и процветания, как она, но она просит его учесть положение, в какое она поставлена; она женщина, старая и ни на что сама не способная; ей приходится иметь дело и с представителями знати в самом разном настроении, и с простолюдинами, которые хотя и демонстрируют всячески свою любовь к ней, тем не менее переменчивы и ненадежны, отчего она вынуждена всего бояться». Хотя простые подданные по-прежнему демонстрируют любовь к своей королеве, многие представители знати ропщут и уверяют, что «англичане больше не подчинятся правлению женщины».[1184]Затем она завела речь «о покушениях на ее жизнь и на ее государство» и объяснила, что находит «непостижимо странным» обращение с ней короля Испании; «она бы ни за что не поверила, что все совершается по его воле»; тем не менее он «отправил в Англию с такой целью пятнадцать человек, которые во всем признались».

Елизавета начинала бояться будущего. Она говорила о том, что стоит «на краю могилы». Она высказалась неподдельно искренне; впрочем, осознав, что именно она только что сказала иностранному послу, она быстро одумалась и добавила: «Надеюсь, что я не умру так скоро, господин посол, и я не так стара, какой меня считают».[1185]

Глава 52

Маска юности

После многих неудачных попыток покушения на Елизавету и поражения испанской Армады при дворе возникло модное течение. Представители знати считали своим долгом носить какой-нибудь знак верности и любви к королеве, а она взамен дарила им миниатюры со своим изображением в знак своей любви. Однако, с ростом спроса, росла и необходимость следить за качеством воспроизводимых образов, дабы на них не проступали истинные черты Елизаветы. На портретах необходимо было изображать не истинное лицо королевы, но лицо гораздо более молодой женщины. Елизаветинские министры следили за созданием и распространением королевского образа с ранних лет ее правления. В 1563 г. Уильям Сесил составил черновик воззвания, в котором упоминались серьезные и неприятные «ошибки и искажения» в популярных портретах, имевших хождение в народе: «Ввиду того что все слои подданных ее величества, как благородного происхождения, так и простолюдины, желают приобрести портрет и изображение благороднейшей и любимейшей особы ее королевского величества, всевозможные художники уже изобразили или ежедневно пытаются наскоро изобразить портретное сходство с ее величеством в живописи, гравюре и рисунке, однако до настоящего времени ни одному из них не удалось отразить природного сходства с особой ее величества, которое льстило бы оригиналу; напротив, большинство из них допускают досадные ошибки, чем верноподданные ее величества недовольны».

Сесил выдвинул предложение: до тех пор пока не найдут подходящего живописца, которому королева согласится позировать, запрещается «рисовать красками, карандашом, делать гравюры или изображать портрет и фигуру ее величества».[1186]Хотя воззвание 1563 г. сохранилось лишь в черновике, оно доказывает, что «природное сходство» стало главнейшей целью портретной живописи с первых лет правления Елизаветы.

Теперь, более тридцати лет спустя после ее восшествия на престол, правительство снова озаботилось изображением королевы; прокламация, изданная в 1596 г., была составлена в недвусмысленных выражениях. Все «неподобающие и неточные» портреты королевы подлежали уничтожению.[1187]Художники, неспособные запечатлеть «природное сходство», назывались не просто заблуждающимися, как подразумевалось из прокламации 1563 г. Их деятельность приравнивалась к оскорблению величества. Теперь такие портреты оскорбляли уже не «верноподданных ее величества», а саму королеву.