Книга Университетская роща - Тамара Каленова

— Неправда, — раздался вдруг тихий голос.

Крылов и Кулябко обернулись. С усилием, бледный, без кровинки в лице, с подушек приподнимался Федор.

— Неправда! — громче повторил он. — Погромы возникают, когда революцию хотят задушить! Мы видим…

— Что вы видите?

— Мы видим, куда нацелена тупая дубинка толпы. На интеллигенцию. На рабочих. На революцию… В следующий раз им не взять нас голыми руками!

— Успокойся, Федор, — попросил Крылов. — Не надо… Ты же сам говорил… Французская коммуна подавлена, но идеи ее не погибли…

— В следующий раз все равно наш верх будет, — бессильный гнев исказил бледное лицо раненого. — Сегодня побили нас… Это тоже опыт… Мы тоже учимся… Вся страна всколыхнулась. Вся страна, весь народ учится…

Он закашлялся. Боль в груди заставила его замолчать.

— Ты прав, Федор, — прошептал Крылов. — Человек так устроен, что пока не пройдет через собственный опыт, не поверит на слово…

Он говорил о себе. Если бы ему еще сегодня утром сказали, что обыватели Томска, так поначалу умилявшиеся на своих студентов, станут охотиться за ними, орать «бей интеллигенцию!» — он не поверил бы. Теперь он видел все это своими глазами. Из истории слова не выкинешь: Томск и тут отличился, впервые в Сибири именно здесь, в средоточии науки и культуры, раздался этот клич: «Бей интеллигенцию! бей студентов!».

Как бы догадавшись о его мыслях, Федор продолжал:

— Отъявленный негодяй и прохвост Азанчевский получил полномочия из Петербурга подавить наше восстание. Ему недостаточно для этого пуль и нагаек. Решил жечь людей… Губернатор мог разогнать толпу… Мог увести казаков, стрелявших в осажденных. Но не сделал этого! Мы ходили к нему. Он ответил, что ничего сделать не может, так как дана конституция и свобода собраний. Он еще издевался… Дана свобода мерзавцам сжигать детей и женщин… Выходит, надо действовать… Закупать оружие и вооружаться. Превратить весь народ в вооруженную силу!

— Насилие в ответ на насилие? — с сомнением спросил Кулябко.

— Да. Только так, — уверенно ответил Федор.

Алексей Александрович пробыл возле раненых всю ночь, и только убедившись, что им стало получше и он сделал все, что мог, ушел.

К обеду появился Немушка. Пришел сам, живой и невредимый. Долго и мучительно немовал, «рассказывал» о пережитом: мычал, делая страшные глаза, размахивая руками, порывался куда-то бежать, издавал какие-то жуткие звуки…

Крылов все понял. Никогда еще Немушка не рассказывал так понятно и ясно.

К концу дня посыпался крупинками снег. Притрусил немного следы черного разгула.

Пономарева не удержать; он несколько раз совершал вылазки в город и приносил новые известия.

На Дальнеключевской толпа разгромила кожевенный и мыловаренный завод Фуксмана.

Искали городского голову Алексея Ивановича Макушина и его семью. Не нашли. Остервенели и произвели опустошение в его доме на Воскресенской горе. Поломали окна, двери, ставни, мебель, печи. Разорвали в клочки книги. Два переодетых городовых, приставленных на караул к дому, им не мешали.

— Гуляй и грабь три дня! — носилось по городу.

Грабили. И гуляли.

С особым наслаждением разносили базар, обжорные лари. И вот тут-то наконец последовал приказ: толпу разогнать штыками.

Толпа, временная общность людей, охваченная нездоровым порывом, разошлась охотно, быстро. И все в городе успокоилось.

Крылов и Федор отвалялись в постели дней десять. Маша и Иван Петрович ухаживали за ними. Иван Петрович развлекал разговорами, чтением газетных сообщений.

Но одно из них Пономарев сознательно опустил, чтобы лишний раз не напоминать о пережитом… Это было известие о том, что Святейший Синод остался доволен работой томских церковников и возвел высокопреосвященного Макария, в миру Михаила Андреевича Невского, в сан архиепископа.

В 1914 году он стал еще и митрополитом Московским. Говорят, часто изнурял себя строгими постами, словно бы наложил на себя некоторое внутреннее обязательство. Стал еще более молчалив и замкнут. О Томске вспоминать не любил.

Лицом к стене

Шли своим чередом сначала дни, потом месяцы. Казалось, после «томской резни» — так окрестили газеты октябрьские события 1905 года в Томске — город уж более никогда не сможет жить по-старому, без оглядки на вчерашний день. Но в действительности все происходило как раз наоборот.

Уже через неделю запестрели на городских тумбах свежие монстр-афиши о предрождественских концертах, вечерах, праздниках, о том, что в помещении Общественного собрания имеет быть грандиозный бал-маске…. В местных газетах печаталась всякая шарабара, вздор, пустяки, реклама и объявления. В «Сибирском Вестнике», в частности, давался обширный отчет о ночных пирах томского Клуба нищих с дамами своего круга.

Публиковались стихи:

Любимец мой не астр пушистый,

Не гиацинт, не анемон,

И не фиалки цвет душистый —

Иван-да-Марья назван он…

И ни слова о недавней трагедии.

Макушин тяжело пережил смертельную опасность, которой чудом избежал его брат Алексей Иванович, врач для бедных, общественный деятель. Уже одно то, что при нем в Томске был построен водопровод (его высокие узорно-кирпичные башенки так славно оживили город), должно было бы настроить жителей на благодарность. А ведь было еще и открытие заразной больницы, и мощение улиц, и подновление дамбы от наводнений… Сам Петр Иванович вынужден был тоже три дня скрываться за городом. Черная неблагодарность горожан по отношению к макушинскому семейству, столь много отдавшему для разумного развития родного края, доконала его. Петр Иванович на какое-то время даже прекратил видеться с людьми. И продал свою любимую газету «Сибирская жизнь», на этот раз окончательно отказавшись от мысли быть когда-либо еще издателем. Редакторами «Сибирской жизни» стали профессора Томского университета Малиновский и Соболев. За два последующие года на газету посыпалось столько арестов из-за «неблагонадежности», сколько не было за все время ее существования. Но это будет в последующие годы… А пока и «Сибирская жизнь» поневоле обходила острые углы.

Центральные российские газеты бормотали невнятно и примиренчески: «Верноподданные русского государства превратились в свободных граждан русского государства. Империя Российская сделалась конституционным государством и вошла в семью современных культурных государств как равноправный член. Теперь, когда старая Россия погребена и вступила в жизнь новая, свободная Россия, довольно крови, пора прекратить братоубийственную войну…» После царского Манифеста, после акта забвения по стране прошла высокая волна стихийных массовых беспорядков, столкновений с полицией. Кроме Томска, отличились еще около 600 городов. В них тоже были убитые и раненые. Узнав об этом, томичи и вовсе обмякли: чего уж, ну да… оно, конешно… людей жалко, да ведь и власть на то, чтобы властвовать… сидели ба энти студенты по своим общежитиям, не шастали с прокламациями за пазухой где не надо, ничо ба и не было…