Книга Университетская роща - Тамара Каленова

Крылов не смог в ответ сказать ни слова.

Молодежь долго аплодировала его молчанию.

А когда ударили в станционный колокол, крепкие руки бережно подхватили его — он очутился высоко над толпой — молодежь на руках внесла его в вагон.

Прощайте… Прощайте все…

До позднего вечера простоял Крылов в коридоре у окна. Мимо проплывали некрупные холмы, поросшие смешанным лесом, ложбинки, в которых табунились молодые осины, ели и прочие тенелюбивые деревья. Раскидисто и вольно струили свои гибкие ветви березы. Милые, знакомые картины… Сколько раз возникали они перед взором — и летом, и зимой, и робкими дождливыми веснами! Неужто — в последний раз?!

Вдоль насыпи на перегонах поближе к станции Тайга все чаще начали попадаться ровные, словно большая одежная щетка, еловые полосы. Это его, крыловские, посадки. Они и вправду — щетки. Очищают железнодорожное полотно от снега. Задерживают его. Много времени и сил отдал им Крылов в недалеком прошлом. Приезжал, подсаживал, опрыскивал от вредителей, подкармливал… Несколько лесопитомников завел, чтобы вырастить вот таких дружных красавиц.

Благодарность от Управления Сибирской железной дороги получил. И вот теперь молодые елочки — дольше прочих его питомцев — вышли провожать его в незнаемый путь. Прощайте же и вы, зеленые…

Крылову казалось, что он больше никогда-никогда не увидит Сибири, что в Петербург он едет надолго, едет, быть может, умирать… И он боялся пропустить малейшую деталь дорогого пейзажа за окном, ловил и запоминал.

Далеко впереди над лесом копились темные тучи. Изредка в них кинжально просверкивала молния. Грозоносное лето выдалось для Сибири, жаркое лето 1914 года. Что ни день, то зарницы, то сполохи, то молнии с градом. Каково-то будет там, в столице?..

Ботаника — его ремесло. Но жизнь больше ремесла, говорят французы. Покидая Сибирь, Крылов увозил с собой лишь воспоминания, оставляя взамен целую жизнь.

Стучали колеса. Изгибалась колея. Грохочущие вагоны кренило то в одну, то в другую сторону. Поезд сбавил ход и медленно, и натужно шел на подъем.

И весь следующий день Крылов тоже провел в коридоре у окна, до онемения сжимая поручни. Поезд все еще двигался по сибирской земле.

А в это время в Томске Потанин, обмотав горло шарфом, простуженный, слабый, писал о нем, о Крылове, статью в местную газету:

«Это был один из тех профессоров, которые своей деятельностью и своей жизнью Томский университет превращали в действительный университет…»

Крылов этого пока не знал. Газету перешлют ему спустя месяц в Петербург. Не знал и не мог знать он многого, в том числе того, что еще вернется сюда. Очень скоро. Через неполные три года, в 1917 году, он оставит Петроград и с большими трудностями возвратится в Томск с тем, чтобы уж более никогда его не покидать.