Книга Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян? - Дмитрий Яшенин

— Тогда обойдемся без семи футов где бы то ни было! — поставил точку Портос. — Хозяин! Еще вина!

Д'Артаньян снова улыбнулся и откинулся на спинку стула, ожидая, пока трактирщик выполнит заказ…

Он действительно уезжал завтра из Парижа. Уезжал один, налегке, оставляя дома даже свой лазоревый мушкетерский плащ.

Он ехал один не столько потому, что так было быстрее, сколько из-за того, что дорога его лишь до некоторых пор вела в сторону Гаскони и его якобы родного дома.

Д'Артаньян ехал в Марсель на очередную встречу с московским связным, которая должна была состояться там через десять дней. Ехал, не зная, суждено ли ему вернуться в Париж, или же он получит приказ немедленно отправляться в Россию.

Вот же жизнь, думал псевдогасконец, смутно улавливая сквозь течение своих невеселых мыслей веселый трактирный гомон и голоса друзей. Мог ли я подумать еще год назад, что возможность такого приказа способна расстроить меня, отравить сердце пусть мимолетной, но печалью? Конечно — нет! Тогда, после приезда во Францию, когда окруживший меня мир Западной Европы казался мне абсолютно чужим и, безусловно, враждебным, подобный приказ показался бы манной небесной, благословением Всевышнего, но сейчас…

Сейчас он привык к парижской жизни и понял, что при всем многообразии различий, обусловленных иными историческими путями развития и внешнеполитическими факторами, под личиной всех этих парижан и гасконцев, бургундцев и провансальцев скрываются люди, в принципе мало отличающиеся от москвичей и вологжан, рязанцев и смолян. И движут ими такие же точно высокие устремления, а еще чаще — низменные страсти. И есть среди них, как и на Руси-матушке, как истинные вельможи, так и подлые холопы. И верные (пополам с неверными) женщины, и преданные (равно как и предатели) мужчины, здесь тоже не редкость.

И, поняв это, д'Артаньян избавился от предубеждений против французов. А избавившись, проникся к ним вполне нормальными человеческими чувствами. Была среди этих чувств и неприязнь, вскипавшая порой до градуса настоящей ненависти, но была и дружба, превосходящая, пожалуй, ту, что помнилась ему в России.

А через неделю все это могло стать историей, его прошлым, в котором яркими маячками прожитых лет останутся свист шпаг у монастыря Дешо и заливная рыба в городе Кале, острые, проницательные глаза Ришелье и жаркие, страстные губы Констанции…

Констанция…

Разведчик стряхнул пелену апатии и осторожно тронул за локоть Арамиса, занимавшего нынче место подле него:

— Друг мой, пока я буду в отъезде, не забудьте, пожалуйста, о моей бедной Констанции, — прошептал он.

— Будьте покойны, д'Артаньян, — твердо кивнул изящный мушкетер. — Поиски идут непрерывно, и мы не прекратим их ни при каких обстоятельствах! Езжайте с богом и не беспокойтесь ни о чем! Надеюсь, когда вы вернетесь, я смогу сообщить вам что-нибудь обнадеживающее.

Псевдогасконец вздохнул и хотел было прибавить несколько слов благодарности, но в этот момент к столу подлетел трактирщик и водрузил на него целую батарею свежих, готовых к залпу бутылок.

— Ну, земеля, дай бог, чтоб дорога твоя миновала не только город Менг, но и все прочие города, где плохо относятся к королевским мушкетерам! — провозгласил Портос, запенивая бокалы веселым, игристым шампанским.

А всего восемь дней спустя поздним вечером д'Артаньян уже входил в трактир «Коралловый король», приютившийся на одной из узких, извилистых каменных улочек нижнего города, насквозь пропахшего морскими водорослями и солеными ветрами, слетавшимися в морскую столицу Южной Франции со всего Средиземноморья.

Псевдогасконец очень рассчитывал не сегодня завтра уловить здесь родной, с детства знакомый ветерок, напоенный ароматом смолистых вологодских лесов и пряных южнорусских степей.

Он был одет в черный дорожный костюм, никоим образом не выдававший его принадлежности ни к королевской гвардии вообще, ни к роте мушкетеров в частности. И пускай костюм и ботфорты разведчика были покрыты изрядным слоем пыли, сам он выглядел вполне довольным жизнью и собой, потому как прибыл на встречу заблаговременно и теперь имел в запасе два дня для отдыха, чем бы эта встреча в итоге не обернулась.

По прибытии в Марсель он уже успел снять комнату в гостинице «Корона и лилия», располагавшейся в центре города и уместной для постоя столичного вояжера вроде него. Наскоро перекусив и оставив свою притомившуюся лошадь под присмотром внимательных и рьяных слуг, чья рьяность была приумножена посредством пары пистолей, д'Артаньян разузнал расположение «Кораллового короля» и направился по означенному адресу. Он конечно же не рассчитывал, что связной прибудет на два дня раньше срока, но привычка просчитывать и предусматривать все без исключения варианты, укоренившаяся в нем с годами, гнала его вперед, не давала сидеть на месте. Не будет связного — так не будет. Осмотримся на месте, приглядимся к этому самому королю, который коралловый, проверим пути отступления. В общем, все как всегда…

Переступив порог трактира и осмотревшись в сумеречной зале, разведчик пришел к выводу, что с наименованием хозяин явно перебрал — ничего королевского в интерьере сего питейного заведения не присутствовало даже близко. Впрочем, так оно обычно и бывает: чем скромнее содержание, тем вычурнее форма и крикливее вывеска. Хотя… не один ли черт, где пересечься с человеком из Москвы?! Лишь бы подальше от городской стражи и ищеек Ришелье, шнырявших в центре Марселя и порту, — и слава богу! Д'Артаньян прошествовал к конторке хозяина, заказал бутылку лучшего вина и, обосновавшись за столиком подле среднего окна, по правую руку от входа, погрузился в ставшую уже привычной атмосферу трактира, пронизанную ароматами недорогих вин и еще более дешевых закусок, незнакомыми голосами и темами, витающими вокруг да около. Его задача на этом завершена. Связной должен сам отыскать его здесь.

Основной контингент корчмы, по наблюдения псевдогасконца, составляли пожилые и не очень ныряльщики — ловцы кораллов и губок. Те самые коралловые короли, в честь которых и было поименовано заведение. Разведчик скользил взглядом по темным, загорелым, обветренным как скалы лицам собирателей даров Нептуновых, все больше утверждаясь в мысли, что определение «пожилые» едва ли подходит к большинству из них. По крайней мере, в прямом смысле этого слова. Вряд ли самому «пожилому» из них многим больше тридцати лет. Пожилыми их делали закрученные винтом ноги и руки, скрюченные пальцы, вынуждавшие держать кружки обеими ладонями, да еще лица. Эти самые темные, загорелые, обветренные как скалы лица, где навечно отпечаталась боль, терзавшая их годами. Мучительная, тягучая, изматывающая боль от неизлечимой болезни, подкараулившей их на глубине и взявшей в пожизненный плен, из которого никому из них уже не будет исхода. От болезни, год за годом уродующей их тела, придававшей им самую фантастическую, почти нереальную для человека форму…

Д'Артаньян подмечал это почти автоматически, наслаждаясь тишиной, покоем и тем, что не нужно более никуда нестись и мчаться, а можно просто сидеть за столиком подле среднего окна, по правую руку от входа в трактир «Коралловый король». Так он теперь и будет каждый вечер сидеть за столиком подле среднего окна, по правую руку от входа в трактир «Коралловый король», и ждать, пока к нему не подойдут и не спросят…