Книга Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Этого так никогда и не узнали. Всего по прошествии нескольких недель после выхода на свободу Пьер Андреми поддался своим наклонностям и похитил еще одну девочку. Она была спасена in extremis[16]частным детективом, которого нанял один из богатых родителей, чей сын стал предыдущей жертвой Андреми. Сейчас Бертеги вспоминал все гипотезы, которые начали циркулировать после того, как пресловутая видеозапись была разослана нескольким телекомпаниям: одни говорили, что после освобождения Андреми уверовал в свою неуязвимость и всемогущество, поэтому без колебаний пошел на еще больший риск, чем прежде; другие упоминали так называемый феномен декомпенсации после долгих лет фрустрации; третьи утверждали, что Андреми сам хотел, чтобы его остановили… чем якобы и объяснялось его последующее самоубийство. Однако после просмотра записи у Бертеги не сложилось впечатления, что Андреми испытывает хоть малейшие угрызения совести и хочет сам положить конец своим преступлениям. Его самосожжение стало еще одной из тех загадок, что часто создают некий ореол вокруг преступников, о чьих мотивах и самой личности почти ничего не известно.

Значит, серийный маньяк-убийца… В этом-то и была основная проблема: преступник такого типа всегда действует в одиночку, и движет им лишь желание удовлетворить свое вожделение, точнее, буквально сжигающую его изнутри болезненную страсть. Никогда — по крайней мере, насколько было известно Бертеги — маньяк-убийца не руководствуется служением какому-то идеалу — мистическому или духовному, будь то даже безумный ритуал приношения детей в жертву дьяволу. (Однако во время своих изысканий в Сети Бертеги узнал, что согласно этому ритуалу требовались невинные, «нетронутые» создания, которых отдавали дьяволу, чтобы он сам мог ими овладеть, — это открытие вызвало у комиссара нервный смех и одновременно тошноту.)

Итак, если человек, которого разыскивал Бертеги, был родом из Лавилль-Сен-Жур, то постоянно возникающие в ходе расследования отсылки к «делу Талько» выдавали в нем дьяволопоклонника — или кого-то и этом роде. Андреми не очень подходил на эту роль. Если речь шла об убийце, вернувшемся в родные места, это могло бы объяснить найденный в парке труп подростка, насаженный на прутья ограды, — но не осколок зеркала с кровью Мадлен Талько. Да и вообще, как мог Андреми выжить после самосожжения?! И в каком бы он сейчас был состоянии, если бы ему это удалось? Такие сильные ожоги заживали бы как минимум несколько месяцев, к тому же для этого потребовалась бы специально оборудованная, полностью стерильная палата… Плюс трансплантация кожи… Он не смог бы излечиться без посторонней помощи, вдали от всех. Разве что этим занялась бы какая-то могущественная тайная организация… Но расследование не выявило у Андреми никаких сообщников. Хотя тела так и не нашли — что да, то да.

Бертеги со вздохом откинулся на спинку кресла, стараясь рассуждать логически, без всяких эмоций, несмотря на ужас, который все в большей степени внушало ему это расследование: кто бы мог подумать, что тихий городишко бросит ему такой страшный вызов? что он погрузится в мрачный вязкий мир его истории, написанной кровью? и почувствует себя таким… беспомощным?

Чтобы слегка приободриться, он зажег сигарету (испытав легкий укол вины) и снова вернулся к экрану монитора. Щелкнул по одной фотографии, по другой… Все то же лицо, отстраненное и привлекательное одновременно… Лицо, глядя на которое, ничего нельзя было сказать о характере и склонностях его обладателя… И однако одно его имя заставило чуть ли не пошатнуться Клеанс Рошфор, казавшуюся непроницаемой и неуязвимой, словно банковский сейф! Она была единственной, кто выстоял и не проявил ни малейшего волнения при упоминании о «деле Талько», но при одном лишь имени Пьера Андреми оказалась почти на грани обморока. Они вместе учились в «Сен-Экзюпери», стало быть, его знал и муж Клеанс, Антуан Рошфор, и, конечно же, Ле Гаррек… Кто еще?

Телефонный звонок прервал его размышления. Бертеги проверил номер — это оказался Клеман.

— Да, Клеман? Что у тебя?

— Насчет собора Сен-Мишель… пока не могу сказать, есть ли тут проблема, но…

— …но?

— Никаких следов взлома или борьбы, но есть некоторые подозрительные детали…

— Например?

— На столе грязная посуда и бокал со спиртным, наполовину полный. Домработница говорит, что кюре вставал очень рано и к ее приходу был уже на ногах. Он никогда не оставлял в комнате грязную посуду — по крайней мере, всегда относил ее на кухню…

— Еще что?

— Телевизор был включен. Кюре всегда его выключал — так говорит мадам Муссонэ. Из экономии…

Ну вот опять, подумал Бертеги. Трупа нет, но есть мелкие детали… почти незаметные… Снова это тягостное ощущение — будто механизм не действует как надо, будто в нем что-то разладилось — вылетел какой-то мелкий винтик или колесико…

Но с чего бы, подумал он, недоверчиво тряхнув головой, семейству Андреми похищать кюре из собора Сен-Мишель?!

Глава 63

Николя Ле Гаррек сидел на открытой веранде ресторана при отеле «Золотая виноградина». Перед ним остывала нетронутая чашка кофе. Он задумчиво смотрел на туман, клубящийся внизу над городом и полностью скрывший его под собой: можно было подумать, что на дне впадины посреди равнин, как и несколько столетий назад, нет ничего, кроме первых каменных построек, заложенных переселенцами из Арраса…

Небольшой автомобиль вынырнул из тумана, словно разорвав его плотную ткань, клочья которой еще некоторое время тянулись вслед за машиной. Николя стиснул зубы: еще несколько минут — и его жизнь непоправимо изменится… а возможно, не только его жизнь. Это было волнующее и пугающее открытие, из тех, которые писателю порой удается извлечь из глубин собственной души, как драгоценный камень, и подробно изучить, — но гораздо сложнее оказывается пережить его всей душой. Сегодня это никак не удавалось Николя, и он чувствовал, как кровь гулко стучит в висках: он был взволнован сильнее, чем ожидал.

Женщина, которая вошла в ресторанный зал, не имела ничего общего с той обворожительной и сексуальной учительницей, которую он недавно встретил в «Сент-Экзюпери», а прошлой ночью не выпускал из объятий. Растрепанные волосы и покрасневшие глаза, под которыми залегли тени, свидетельствовали о бессонной ночи, которую он и она провели вместе, и о слезах, пролитых уже после. Бледное встревоженное лицо совершенно не напоминало о том спокойном и сияющем виде, какой был у нее в последние дни.

Одри поискала его взглядом, и на лице ее появилось паническое выражение, когда она увидела подходящего к ней метрдотеля и осознала, насколько ее вид не соответствует заведению, где за столиками сидели женщины, щеголявшие драгоценными украшениями, и мужчины в деловых костюмах. Наконец она увидела Николя и быстро направилась к нему, по дороге едва не сбив с ног официанта, чего даже не заметила. Глаза всех присутствующих устремились на нее — казалось, посетители ресторана затаили дыхание в ожидании бурной сцены, скандала, пощечины… Но вместо этого Одри бросила сумочку на стул и, не садясь, произнесла дрожащим голосом женщины на грани нервного срыва: