Книга Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я вас не видел.
— Значит, у вас хорошее здоровье, — ответила она. И улыбнулась.
Улыбка эта придала бодрости Прокопычу, уверенности. Он спросил, тоже улыбаясь:
— А как вас зовут?
— Марина.
— А меня Прокопыч. То есть Григорий. Гриша меня зовут.
— Григорий Прокопьевич, — поняла она.
— Да. Но лучше Гриша.
— Я несколько раз видела вас, Гриша, из этого окна.
Прокопыч покраснел, может, от удовольствия, может, от растерянности, а может, от того и от другого.
— Я хожу здесь… — произнес он, не понимая, что говорит.
— А я хожу там. — Она показала рукой на глухую стену, за которой была другая дорога, на северную сторону.
— Понятно, — сказал Прокопыч. У него внезапно зачесался подбородок. И он потер его о погон, наверное, удивив Марину, потому что она, не скрывая, засмеялась. И пошла к своему столу.
Прокопыч сник. Стоял, переминаясь с ноги на ногу. Молчал.
Марина села за стол. Открыла папку с какими-то документами. Стала внимательно читать их или делать вид, что внимательно читает.
За окном проехал бронетранспортер. Мелко задрожали стекла.
— Вам не страшно ходить? — спросил Прокопыч.
— Что? — не поняла Марина.
Ничего удивительного в этом не было: Прокопыч и сам не очень понимал смысл вопроса. Цель была ясна — продолжить разговор. Ну а смысл? Какой уж тут смысл, когда волнуешься?
— Я говорю, одной не страшно домой ходить? Темнеет ведь.
— А почему вы думаете, что я хожу одна? — Она наклонила голову, сощурила глаза, смежила густо накрашенные ресницы, спросила с вызовом, чеканя каждое слово.
— Я нет… Я просто так… Подумал, что если я могу вас провожать… Просто так.
— Просто так за мной мой брат заходит… Любомир Соколов.
— Знаю, знаю, — торопливо сказал Прокопыч. — По плотницкой части он у нас числится. Толковый, работяга… Очень рад, что у него такая хорошая сестра.
Так нехитро началось их знакомство… Прокопыч жил в маленькой семиметровой комнатке, которая когда-то служила каптеркой взводу связи. Прошлым летом взвод переехал в новую кирпичную казарму, построенную за столовой, невдалеке от гарнизонного стадиона, очень даже хорошего, с веселым зеленым полем, на котором командир полка устраивал общие построения и принимал торжественные парады по случаю военных и государственных праздников.
В каптерке прорубили стену, вставили двустворчатую раму с большими толстыми стеклами, оставшимися от строительства казармы. Получилась светлая комнатка. Конечно, маленькая. Но кровать вмещалась, и тумбочка, и казенный канцелярский стол, и даже два стула. Шинель, форму и то немногое, что было у него из гражданской одежды, Прокопыч хранил на стене, завешенной плащ-палаткой, и в кожаном чемодане с «молниями», привезенном из города Астрахани, где он однажды проводил отпуск.
Долго и настойчиво приглашал Прокопыч в гости Марину.
И однажды наступил день, а вернее вечер, когда она согласилась и пришла…
В гарнизоне такие вещи не скроешь. И Прокопыч про это знал лучше, чем кто другой. Но…
Тогда он верил, что любит Марину, что жизнь без нее — это не жизнь. Что случилось потом?
Отчего чувства будто подморозило?
Прокопыч задумывался над этим. Но ответов на мучившие вопросы не нашел.
Да и существовали ли вообще эти ответы?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Матвеев не постучал, потянул на себя дверную ручку резко, можно сказать, дернул. Вошел в комнату. На стекле окна белел морозный узор, подсвеченный ранним солнцем. Прапорщик Селезнев сидел на кровати в брюках и майке. Старательно чистил пуговицы кителя.
Увидев полковника, его суровое лицо, Селезнев вздрогнул, суетливо поднялся и, став по стойке «смирно», хотя и этом не было уставной необходимости, громко, словно на строевом смотре, прокричал:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Не ори, — морщась, сказал Матвеев. Переложил мятую рубаху со стула на стол. Сел.
Прапорщик Селезнев по-прежнему стоял, вытянув руки по швам. Матвеев вначале хотел подать знак, чтобы Селезнев сел, но потом решил этого не делать. Вкладывая в голос и заботу и строгость, спросил:
— Что с тобой происходит, Прокопыч?
— Никак нет!
— Что — никак нет? — Матвеев чуть повысил голос.
— Никак нет, не происходит.
— Ты нормальным языком разговаривать можешь?
— Так точно!
— Тогда садись. И давай разговаривать.
С какой-то зачумленной осторожностью опустился на кровать Прокопыч, будто боялся, что она проломится под ним и рухнет.
— Слушаю тебя, — нетерпеливо сказал Матвеев.
Прокопыч помолчал, долго, пожалуй, с минуту. От волнения и напряжения стал малиновым. Наконец выдавил:
— Так что, докладываю, товарищ полковник, виноват.
— Виноват? — осуждающе переспросил Матвеев. Прокопыч кивнул.
— Это я и без тебя знаю, — сказал Матвеев. — И не только это знаю. Есть доля и моей вины в том, что ты до таком жизни докатился… Но с себя я спрошу сам. Ты же словом «виноват» не отделаешься. Во-первых, почему нет порядка на гауптвахте?
— Никак нет, — вздрогнул Прокопыч. — Есть порядок. Не зря же меня в гарнизоне Бармалеем зовут.
— Видимо, зря. Я только сейчас оттуда. Камеры не заперты. Солдаты курят.
— За это караул отвечает. При мне такого не бывает.
— С караула я спрошу. Но свою ответственность на других не перекладывай.
Прокопыч вздохнул, опустил голову.
— Во-вторых, подумай над своим моральным обликом. Какой пример ты, прапорщик, столько лет прослуживший в войсках, подаешь молодым солдатам и офицерам… Чего молчишь? Мы же договорились, что будем разговаривать.
Прокопыч упрямо смотрел в пол. Лоб покрылся испариной. Пальцы крепко сжимали край одеяла.
— Прапорщик Селезнев! — властно сказал Матвеев.
Вскинул голову Прокопыч. Взмолился:
— Не могу я жениться на Марине Соколовой. Боюсь.
— Сопляк! — сухо ответил Матвеев. — Спать ты с ней не боишься, а жениться боишься.
— Это все разное, — без всякой надежды начал оправдываться Прокопыч. — Это одно… Это другое… Она не девочка была.
Матвеев насмешливо заметил:
— Поскольку ты был девственник, тебя это очень покоробило.
Прокопыч смущенно заморгал:
— И возраст у нас. Мне тридцать восемь. Ей двадцать четыре. Сколько это лет! Вон сколько… Я жить привык один… А у Соколовой характер, можно сказать, тяжелый…
— Обо всем вышесказанном надо было думать раньше, — прервал Матвеев. — У Соколовой будет ребенок…
— Это от ее желания зависит, — пояснил Прокопыч. — Будет или не будет…
— Так. — Матвеев встал. Вскочил и Прокопыч. — Прапорщик Селезнев. Сейчас восемь часов двенадцать минут. Ровно через час у меня на столе должен лежать ваш рапорт с просьбой об увольнении в запас. Вы меня поняли?
— Так точно, — ответил побелевший Прокопыч.
— Свою просьбу мотивируйте… резким ухудшением состояния здоровья.
2
Ночью позвонил генерал Белый.
— Что у тебя стряслось на учениях?
— Человек погиб. — Матвеев понимал, Белому давно все известно.
— Сколько лет не было ЧП… — Белый умолк.
Разрисованное морозом окно, выходящее на дорогу, мутно светлело, выхватывало из душной комнатной темноты край