Книга Древнерусская игра. Украшения строптивых - Арсений Миронов

— Ну Фамусов! Умел гостей назвать! Какие-то уроды с того света! — неожиданно и горько расхохотался ваш покорный слуга (и с чего вдруг пробрал меня нервный грибоедовский хохот? неужели истерика?). — Строжайше б запретил я этим господам на выстрел подъезжать к столицам!

Фамусовский смешок прозвучал диковато в декорациях полуразрушенного средневекового замка. Кто-то из славянских дружинников удивленно обернулся… Плевать. Я уловил странную прелесть в черном юморе Грибоедова. Может быть, именно с эдакой улыбкой автор «Горя от ума» стоял на горячем пороге своего посольского дома в Тегеране, ожидая, когда на двор ворвется толпа мусульманских фанатиков?

Любопытный феномен: старый алыберский царь воспринял мой юмор совершенно адекватно.

— Это верно замечено, — серьезно сказал Леванид. — К столицам этих допускать нельзя, иначе гибель. Однако… отчего же не подпустить на выстрел? Напротив, даже нужно.

Сказав сие, его величество в очередной раз пошел проверять боеготовность страшноватых механизмов для камнеметания.

Наконец твари стронулись. Грянули тамтамы, высокая пыль потемнела и колыхнулась вперед — от берега до берега загрохотало и завизжало сталью. Кишащий паучий коктейль закипел на дне узкой пробирки, поганые насекомые полезли вверх, на выход. Из бесящейся мути вонючего дыма вывалил первый бунчук — полсотни песиголовцев: грязь стекает по стальным лошадиным бокам, кровь подсыхает на шипованных нагрудниках железных жеребцов. Красивый доспех разработал Сварог для Чурилиных гусар.

— Ах, Чацкий! Я вам очень рада, — пробормотал я, вглядываясь из-под руки в тысячеглазое лицо наезжающей смерти… Да, гордый взгляд и резкий тон… Опять реплика Софьи Фамусовой! Да зачем привязался ко мне этот глумящийся Грибоед! Почти три часа я нервно расхаживал меж катапульт и моих затаившихся дружинников. Теперь ругаюсь и смеюсь. Правда, похоже на истерику? Простите: мой первый бой.

Черные адские чацкие в глухих шлемах шли широко и вольготно. Ага, вот вослед за песиголовцами развернулся бунчук горных дивов: шипастые загривки, красивые рогатые налобники… Что ж, идите сюда, мерзавцы. Ближе. Ближе. Полюбоваться дайте-ка на вас… Ах, мальчики мои! Какой фасон прекрасный! Какие складочки! Обшито бахромой!

Курчавые! Горбом лопатки!

Сердитые! Кошачьи все ухватки!

Да как черны… да как страшны!

Ведь создал же Господь такое племя!

…Ничего-ничего. А потом Господь создал камнеметы. Для экологического равновесия. Разрыв-стрела впивается в наковальню на три дюйма. Толщина самого тяжелого греческого панциря — полдюйма. Азиаты напирают, ломают ворота — посол русской империи Александр Грибоедов выходит на горячий, нагретый персидским солнцем каменный порог своей резиденции, смотрит, как через стену лезут твари с кинжалами. Они хотят нас убить, они хотят нас убить, говорит русский дворянин Грибоедов. И добавляет: Ничего. Жанфудр[70].

Жанфудр.

Зрелищно, как монстры из первого сна Софьи Павловны, пошел третий бунчук — рыцари-угадаи. Черны как смерть и дыбом волоса! Тут с громом распахнули двери какие-то не люди и не звери… Нас провожают стон… рев… хохот… свист чудовищ!

Да-да, стон и свист. Это снова заныли трубы, чаще-чаще-гуще застучали поганые сердца шаманских барабанабатов. Обгоняя тяжелых унгуннов, вперед вынеслась лихая ватага бойцов психологической поддержки: тридцать волшебников и злобных музыкантов с бичами, перьями, трещотками, жезлами… Наводят порчу, заклинают ветер, творят землетрясения и гром… Вот они, политруки Кумбал-хана. Визжат, танцуют в седлах, роняют по ветру вязкую слюну… Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой.

Эти-то парни и лягут первыми.

Я так хочу. Пусть первый залп накроет их, а не унгуннов. Страшны унгунны, но волхвы лютее. Ах, злые языки страшнее пистолета! Вот верное наблюдение, золотое правило родного фамусовского общества, на защите которого я сегодня немного постою.

Я и мои камнеметы.

— Вот этих затейников. Всех сразу, — зачарованно прошептал я царю Леваниду. — Очень прошу. Чтобы ни одного… ни души… и чтоб на семена не осталось…

— Сделаем, дорогой! — улыбнулся голос Леванида из-под сурового забрала.

Загорелые руки алыберов легли на рычаги…

И я понял: нет звука слаще, чем рев разгневанного железного скорпиона. Жахнуло, как сказал бы Бисер, и жахнуло преславно. Белыми искрами брызнуло в стены, от грохота тонко заорали лошади — одну кобылу волной ужаса сбило с ног. Долгожданная свобода бьющего скорпионьего хвоста, красивая сила древних агрегатов горской самообороны злогремуче вынесла в небо тридцать два центнера горячих воющих камней — легко перекинула через стену полуразрушенного замка, проводила на километр южнее и уронила аккурат посреди полуострова. На чьи-то горячие головы.

Я понял: мы не промахнулись. И знаете почему? Стало тихо.

Воющий, свербящий звук, липкий и гнилой, как одуряющие газы, смолк внезапно и уже навсегда. Затихли грозные тамтамы, трещотки больше не звучат… Я вскарабкался на остов южной стены и посмотрел в бойницу. Котлован. То есть как обычно. Не осталось ни лошадей, ни перьев.

— Что за тузы в Москве живут… и умирают, — весело прозвенело в голове. — Готовьте второй залп. Еще разочек кинем, и пора уходить.

Славянские бородачи метнулись к болтающимся цепям и веревкам — нелегко снова принудить к послушанию однажды высвобожденные пружины-рычаги, выкованные древними мастерами Алыберии из загадочного иверьянского булата… К счастью, хоть камни давно заготовлены. Надеюсь, минуты через три на Лисея Вещего снова возложат приятную обязанность: выбрать цель.

Кажется, тупые твари Кумбал-хана не поняли, что произошло… еще оседает взрытая земля, еще движутся по кровавому месиву камни, оскальзывая по склонам котлована, а железная лавина продолжает катиться… по инерции. Теперь отчетливо слышны — отдаленный хруст стальных сочленений, да конский храп, да визганье кнутов… Дивы медленно соображают, улыбнулся я. Они не поняли, куда вдруг подевался (целиком) крикливый да шумный отряд офицеров магического воздействия… Отлично. Унгунны по-прежнему приближаются.

За многие десятилетия ущельных войн алыберы научились удивительно метко разбрасывать свои камни. Вторая порция обломков известняковым градом обрушилась на передовой тумен песиголовцев… Ха-ха! Мильон терзаний — грудям от дружеских тисков, ногам от шарканья, ушам от восклицаний, а пуще головам от тяжких валунов! Оказывается, иногда приятно слышать хруст костей и лязганье сплющиваемых панцирей, подумал я — но не стал карабкаться на стену и наслаждаться кровавым зрелищем сквозь узкую бойницу. Надобно спешить. Я верю: мы не промахнулись. Теперь важно вовремя исчезнуть. По-индейски испариться, по-скифски ускользнуть, по-горски удрать.