Книга Сокровище Голубых гор - Эмилио Сальгари

— А мне кажется, что этим дело не кончится, — стоял на своем молодой человек. — Какое-то тяжелое предчувствие давит мне грудь. Боюсь, не напрасно ли мы с сестрой затеяли эту опасную игру… Не можете ли вы, дон Хосе, сказать мне, по крайней мере, где мы теперь находимся?

— Полагаю, что недалеко от Новой Каледонии. В полдень сделаю измерения, и тогда мы узнаем в точности, сколько еще осталось до бухты. Может статься, что мы миль на двадцать или на тридцать уклонились в сторону от прямого курса, но это не страшно: стоит ветру подуть с востока — и мы в несколько часов исправим это положение.

— А если дон Рамирес теперь уже на месте?

— Так что же? Потягаемся с ним и возьмем свое. У него такой сброд на судне, который едва ли сумеет дать нам сильный отпор. При первом же нашем натиске все попрячутся. Талисман-то у вас цел?

— Цел, дон Хосе. Не беспокойтесь Я берегу его как зеницу ока.

— Да, берегите. Без него нам действительно придется плохо.

Во время этой беседы они подошли к каюте, на пороге которой сидела девушка, закрыв лицо руками. Услыхав шаги приближавшихся, она подняла голову и сквозь слезы коротко спросила:

— Умер?

— Увы, сеньорита, да! — ответил капитан. — Никто из нас, моряков, не застрахован от такого конца. Дон Педро, успокойте свою сестру, а я пойду распорядиться относительно отдачи последнего долга бедному Кардосо. При восходе солнца мы, может быть, уже увидим вершины Голубых гор. Не огорчайтесь, сеньорита, а главное, не унывайте.

Взяв сестру за руку, дон Педро увел девушку в ее помещение и уговорил прилечь, после чего забрался в свою койку и вскоре тоже крепко заснул.

Рыба вокруг плота исчезла; вызванное ею волнение прекратилось, и плот тихо продвигался вперед.

Когда горизонт с востока окрасился пурпуром утренней зари, дон Хосе отправился в свое отделение каюты, чтобы взять там подзорную трубу, с помощью которой собирался делать наблюдения. Труба эта лежала в большой деревянной шкатулке, никогда не запиравшейся, вместе с запасным компасом, секстантом, хронометром и другими приборами.

— Что за странность? — пробормотал он, открывая шкатулку и протянув руку за трубой. — Не слыхать тиканья хронометра. Не мог же он остановиться сам собой? Я всегда аккуратно завожу его.

Дрожавшей рукой моряк дон Хосе схватил часы и приложил к уху. Они стояли. Он побледнел и испустил сквозь крепко сжатые зубы проклятие. Остановка хронометра лишала его возможности делать правильное измерение долготы и широты данной местности. Простояв некоторое время как в столбняке, дон Хосе положил хронометр обратно в шкатулку и вынул секстант. Но взглянув на этот инструмент, он в бешенстве топнул ногой и снова выругался: стекла секстанта были разбиты, и их осколки валялись на дне шкатулки.

— Это явное предательство! — прошептал он побледневшими губами. — Но кто мог это сделать? Почти всех своих людей я знаю по нескольку лет и не имею никакого основания подозревать кого-нибудь из них. И, во всяком случае, кому из экипажа могло прийти в голову портить инструменты, с помощью которых его капитан ориентируется в море?

Выскочив из каюты, дон Хосе одним взглядом окинул плот. Весь экипаж находился возле тела погибшего товарища. Один только Эмилио сидел на корме, нагнувшись над водой, словно собираясь ловить рыбу.

— Ретон! — крикнул капитан.

Боцман со всех ног бросился к своему командиру.

— Что прикажете, капитан? — спросил он.

— Попроси ко мне дона Педро — он, по всей вероятности, у себя, — и приходи вместе с ним.

— Но что с вами, капитан? У вас такой расстроенный вид.

— Сейчас узнаешь. Ступай!

— Слушаю, капитан. Сейчас.

И старик поспешно отправился за молодым человеком, между тем как дон Хосе, вернувшись в свою каюту, снова достал хронометр и посмотрел на стрелки, которые показывали без двадцати минут одиннадцать.

— Значит, это было сделано ночью, — пробормотал капитан, с силой сдавливая в сжатой руке хронометр.

V. Неразрешимая загадка

Лицо капитана было так искажено, что у дона Педро упало сердце, когда он взглянул на него.

— Боже мой! Что случилось, дон Хосе? — вскричал молодой человек. — Я никогда не видел вас таким.

— Погодите немного, дон Педро, — перебил его капитан. — Ретон, кто этой ночью стоял на часах до одиннадцати часов?

— Я, капитан.

— Да не один же ты? Кто еще был с тобой?

— Трое матросов и юнга.

— Ты где стоял?

— У руля.

— А остальные?

— По боковым сторонам плота.

— И Эмилио находился там?

— Нет, он один стоял на носу.

— Впрочем, дело не в этом мальчике. Не заметил ты, чтобы кто-нибудь из матросов подходил к моей каюте?

— Нет, капитан, при мне никто с места не сходил.

— Припомни хорошенько, Ретон. Дело нешуточное: между нами есть предатель.

— Предатель? Не может быть! А что касается вахтенных, то могу чем угодно поклясться, что из них никто не покидал своего места.

— А когда ты ушел от руля?

—Часов около одиннадцати, когда первый раз послышался свист дюгоня.

— Ну, а потом?

— Потом мы все бросились на носовую часть, в надежде овладеть добычей.

— Да?.. Гм… Ну, значит, в это время кто-нибудь и совершил это злодеяние.

— Позвольте узнать, капитан, о каком злодеянии вы говорите? — спросил недоумевавший старик.

— Кто-то испортил у меня хронометр и секстант, чтобы лишить возможности делать измерения, понимаешь?

Боцман и дон Педро в недоумении переглянулись. Наступило продолжительное молчание. Все трое погрузились в грустные размышления.

— Это, должно быть, сделал кто-нибудь из ваших людей, капитан, — сказал наконец дон Педро. — Кому же еще?

— Конечно. Но кто? Из людей моего экипажа нет никого, на ком можно бы остановить подозрение.

— Так не извне же проник сюда изменник? — заметил молодой человек. — Следовательно, это кто-нибудь из ваших.

— Из вахтенных никто не отходил от меня, за это могу ручаться головой, — утверждал боцман, усиленно ворочая во рту табачную жвачку, это любимое «лакомство» моряков. — Да и попробовал бы кто-нибудь сделать хоть одно подозрительное движение — я тотчас же отправил бы его в гости к акулам! — прибавил он, сжимая кулаки.

— А разве не мог прокрасться в каюту кто-нибудь из остальных? — продолжал дон Педро. — Не сам же собою остановился хронометр и разбился секстант.

— Да, вы правы, — согласился капитан. — Но кто мог решиться на такую подлость и с какой целью, — вот что меня интересует… К счастью, остался в целости компас; им теперь и придется руководствоваться. Если с ним одним нельзя добраться до определенного пункта, например, до Балабиосской бухты, то хоть мимо берега не проплывем. Прошу вас, дон Педро, и тебя, Ретон, оставить все это между нами. Пусть никто и не подозревает, что у нас случилось. Виновный сам не проговорится, а остальным лучше не знать, в каком затруднении мы оказались, чтобы не вызывать нежелательных волнений среди команды. Будем молча и зорко наблюдать за всеми. Теперь наша последняя надежда на компас: если испортят или совсем уничтожат и его, мы пропали. Другой компас, находившийся на «Андалузии», был сорван вместе с будкой и унесен в море ураганом, так что у меня остался только этот.