Книга Ясновидящая, или Эта ужасная `улица` - Юрий Сотник

Заснул Леша поздно, а проснулся рано все с той же проклятой мыслью: уезжать или оставаться? И вдруг он вспомнил, как отец говорил, что большинство хулиганов — сами трусы, что перед человеком агрессивным они хвост подожмут. И пришли ему на память еще такие слова отца: «Лешка! А ты помнишь, какой у тебя артистический талант? Помнишь, как ты здорово Волка из „Ну, погоди!“ изображал?»

Леша еще не решился окончательно, но все же захотел взглянуть, как такая роль будет у него получаться.

Бабушка еще спала. Леша натянул джинсы и, голый по пояс, пошел в большую комнату, где стоял мамин туалетный столик с трюмо над ним. Здесь Леша принялся разглядывать себя в зеркале. Он был невысок, но сложен хорошо. Лицо у него было довольно красивое, даже мужественное: нос с горбинкой, четкие брови, губы и подбородок. Сейчас его каштановые волосы были всклокочены после сна, и Леша подумал, что лучше будет такую прическу сохранить на будущее. Он похмурил перед зеркалом брови, повыпячивал нижнюю челюсть, щуря при этом левый глаз, и пришел к заключению, что он сможет выглядеть довольно опасным подонком, если у него хватит духа довести свою роль до конца.

Теперь надо было думать о костюме. Леша исследовал платяной шкаф и вытащил свою самую пеструю рубашку из какой-то синтетики. Такие рубашки носят навыпуск, но Леша надел ее иначе. Он связал внизу концы рубашки узлом так, чтобы грудь и часть живота остались голыми. Получилось весьма колоритно. Однако Леша чувствовал, что не хватает еще какой-то маленькой детали, какого-то последнего штриха, который придал бы его новому облику завершенность. Он опустился на колени и стал открывать ящики низенького туалетного столика, над которым возвышалось зеркало. В одном из них он обнаружил то, что искал: это были мамины украшения — кольца, серьги, брошки и среди них два кулона. Один серебряный, другой подешевле. Он представлял собой медную цепочку, а на ней отчеканенное тоже из меди лицо какого-то негритянского божка. Леша нацепил на себя этот кулон, затем он сунул в каждый из тесных карманчиков джинсов по четыре пальца руки, выставив наружу большие пальцы и, поглядывая на себя в зеркало, стал прохаживаться перед ним с выпяченным животом и слегка согнутыми коленями.

К счастью, он уже прекратил это занятие, когда в комнату неслышно вошла Антонина Егоровна, но все равно его облик произвел на бабушку сильное впечатление. Она постояла немного, то приоткрывая рот, то закрывая его, потом наконец спросила как можно спокойней:

— Леша, что это ты вырядился?

Леша ответил тоже как можно спокойней:

— Почему вырядился? Сейчас многие так ходят.

Антонина Егоровна снова помолчала, подвигала сжатыми губами.

— Значит, ты собираешься теперь так ходить?

— Да, я собираюсь теперь так ходить, — очень хладнокровно ответил Леша.

— Значит, на дачу не едешь? — догадалась бабушка.

— Не еду. — Теперь Леша понимал, что отступать он не может.

Антонина Егоровна повернулась и молча ушла к себе. У нее хватало ума, чтобы разобраться, в чем тут дело. Ее милый зятек доконал-таки парня, и тот решил переделывать свой характер. Приказать Леше уехать на дачу она, конечно, не могла. Уж кого-кого, а бабушку свою он не боялся. Уговаривать Лешу тоже было бесполезно: споры только масла в огонь могли подлить. Антонина Егоровна умела владеть собой. Она решила вести себя так, словно ничего не случилось, но приглядываться к Леше и к тому, что делается во дворе, а потом действовать смотря по обстоятельствам.

Вот так они и завтракали в кухне, делая вид, что ничего не случилось. Леша старался не смотреть на бабушку, а бабушка старалась не смотреть на внука, и особенно на лицо негритянского божка на его обнаженной груди.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Позавтракав, Леша стал часто выходить в лоджию и смотреть вниз, во двор. Но там околачивались только мальчишка лет двенадцати, что-то похожее на девчонку в брюках и тельняшке да два шпингалета лет по девяти.

Выйдя в лоджию в очередной раз, Леша не заметил, что за ним самим ведут наблюдение из лоджии на фасаде противоположного корпуса, расположенной тоже на третьем этаже.

Дело в том, что после ухода родителей на работу Миша отважился позвонить у двери Оли Закатовой. У него были на это основания: он мог не только подтвердить, но и дополнить информацию, полученную Олей вчера от младшего брата. Но в присутствии дедушки-пенсионера было неудобно вести разговор. Оля сама предложила перейти в квартиру Огурцовых, и вот теперь сама Не Такая Как Все была у Миши в гостях.

— Курить будешь? — небрежно спросил Миша, когда они сели в кресла возле журнального столика. Оля отрицательно мотнула головой и в свою очередь спросила:

— А ты что, куришь?

— Так... изредка, — ответил Миша и закурил.

Он помнил, как его в свое время выворачивало наизнанку после первой сигареты, поэтому не затягивался, а только набирал дым в рот и выпускал его. Он рассказал Оле о вчерашней встрече с дочкой управдома Матильдой. Хотя он и продемонстрировал полное равнодушие к попыткам Матильды завязать с ним разговор, той все же удалось это сделать. Она поведала ему, что белобрысые сибиряки, которых он видел вчера у того подъезда, по их собственному признанию, алкоголики, привыкли выпивать сразу после школы с какими-то бичами. Потом он рассказал, как Матильда вдруг испугалась, что наговорила слишком много, и попросила Мишу молчать обо всем этом, сказав, что «алкоголики» грозились «продать ее на мясо», если их родители узнают, что они пьют.

— Ну а ты что? — спросила Оля.

— А я сказал, что ничего тут особенного нет, что я хоть не алкоголик, но тоже выпить не прочь.

Миша помолчал.

— Пойдем посмотрим? Может, они вышли уже.

Оба прошли в лоджию, но во дворе они увидели только Матильду, Демьяна да Степу с Шуриком. Вдруг Миша заметил в лоджии противоположного корпуса что-то пестрое. Он пригляделся.

— А вот там еще кто-то. И не белобрысый, а какой-то другой.

Расстояние между корпусами было изрядное. Миша сказал, что сходит за биноклем. Вернувшись, он посмотрел сначала сам, потом передал бинокль Оле:

— На! Полюбуйся!

Оля очень долго смотрела на незнакомца. Тот перегнулся через барьер лоджии, обозревая двор, и ей хорошо были видны всклокоченные волосы, пестрая рубашка и кулон, свисавший с голой груди.

— Да, — задумчиво проговорила Оля, не отрываясь от бинокля. — Так вырядиться может только человек психически неполноценный. — Она посмотрела еще немного и вернула бинокль Мише. — А вообще у него интересное лицо. Тонкие черты такие...

С этого момента Миша возненавидел «патлатого», как он мысленно прозвал Лешу.

Леша удалился в квартиру, и Оля крикнула вниз:

— Шурик!

— Что? — отозвался ее брат.

— Зайди в сто семьдесят третью. К Мише Огурцову. Я здесь.