Книга Николай I - Дмитрий Олейников

Инструкция Нессельроде оказала своё влияние; прививка самобытности была сделана вовремя. Великий князь хладнокровно преодолел соблазны чужого политического опыта. В Британии он «занимался в собрании разговорами с знатнейшими английскими особами», побывал и на заседании парламента, и даже в образцовой социалистической колонии Роберта Оуэна[71]. Николай провёл там целый день, 16 декабря 1816 года, заинтересованно задавал вопросы, вежливо внимал утопическим идеям об усовершенствовании человечества, а потом… предложил Оуэну взять с собой два миллиона жителей перенаселённой Британии и переехать в Россию реализовывать свой проект! Оуэн вежливо отказался[72].

Британская система политического устройства не увлекла Николая. Это видно из его отзыва об английской свободе слова. «Если б, к нашему несчастию, — сказал он как-то генералу Павлу Васильевичу Голенищеву-Кутузову, — какой-нибудь злой гений перенёс к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, ещё лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление»[73].

Но светская сторона пребывания высокого гостя была безупречной. Его принимал правивший тогда в Британии принц-регент Георг, а победитель Наполеона при Ватерлоо, герцог Веллингтон, «считал своим долгом окружить брата императора вниманием и предупредительностью и нередко служил ему руководителем и спутником при обзоре замечательных военных и промышленных учреждений». Побывал Николай Павлович и в Оксфорде, причём 29 декабря «университет провозгласил его императорское высочество доктором прав при отправлении обычных в сем случае обрядов и в присутствии многочисленной публики»[74].

Лейб-медик принца Кобургского оставил словесный портрет двадцатилетнего Николая Павловича: «Это был необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с правильными чертами лица, открытым лбом, красивыми бровями, необыкновенно красивым носом, маленьким ртом, тонко очерченным подбородком… Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и, тем не менее, очень прилична. Он прекрасно говорил по-французски, сопровождая слова недурными жестами… Когда в разговоре он хочет оттенить что-то особенное, то поднимает плечи кверху и несколько аффектированно возводит глаза к небу. Во всём он проявляет уверенность в самом себе, по-видимому, однако, без всякой претензии!» Статс-дама принцессы Шарлотты, отличавшаяся требовательностью и строгостью в своих суждениях о мужчинах, была неиссякаема в своих похвалах насчёт великого князя: «О, какое очаровательное создание! Он дьявольски красив! Это будет самый красивый мужчина Европы!» Лондонская публика отмечала величавую осанку проезжавшего верхом по улицам великого князя, приговаривая: «Взглянув на него, как не сказать, что это наследник русского императора»[75].

Николай провёл в Англии четыре месяца и вернулся домой через Германию, сделав долгую остановку в Берлине, у невесты Шарлотты. Будущий тесть, король Фридрих Вильгельм, доверил Николаю командование прусским кирасирским полком. Для Николая это был один из запоминающихся моментов жизни: обязательная программа образования наконец-то закончилась и впереди лежала самостоятельная жизнь военного человека, командира, генерала. Через 30 лет за картину «Передача 6-го кирасирского полка в Потсдаме», запечатлевшую это событие, император Николай заплатит одному из своих самых любимых живописцев, Францу Крюгеру, солидную сумму в пять тысяч прусских талеров.

К маю 1817 года великий князь вернулся в Петербург.

…Ещё одна, особняком стоящая ознакомительная экскурсия, произошедшая примерно в то же время, известна со слов самого Николая Павловича. В 1835 году, посетив санкт-петербургскую Калинкинскую больницу, император Николай скажет сопровождавшему его дежурному ординатору Рей-меру: «Я пришлю сюда своего сына, и ты покажи ему самые ужасные примеры сифилитической болезни на мужчинах и женщинах. Когда я был молод и ещё не женат, мой доктор Крейтон тоже водил меня по военному госпиталю, и больные, которых я увидел, произвели на меня такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин»[76].

Глава четвёртая.
НАСЛЕДНИК

Великий князь вступает в совершеннолетие дважды. Первое, так называемое «царственное совершеннолетие», приходится на 18 лет. Оно означает потенциальную возможность занять престол. Для Николая это событие прошло незаметно, где-то в Европе, во время возвращения из Парижа в Петербург. Другое дело — «совершенное совершеннолетие», приходящееся на 21 год. Это возраст обретения полной самостоятельности, возраст обзаведения семьёй и собственным местом жительства. На самый день рождения Николая — 25 июня 1817 года — было назначено его обручение с принцессой Шарлоттой, а на день рождения Шарлотты — 1 июля — венчание.

Этому предшествовала целая череда пышных церемоний. 9 июня Николай в форме «своего» прусского кирасирского полка встретил невесту на границе Пруссии и России. Он протянул Шарлотте руку, словно помогая переступить пограничную черту, шепнул: «Наконец-то вы среди нас!» — и прибавил громко для окружающих: «Добро пожаловать в Россию, ваше королевское высочество!» Офицерам было сказано: «Это не чужая, господа; это дочь вернейшего союзника и лучшего друга нашего государя». Сказано не напрасно: судя по воспоминаниям Шарлотты, страх оказаться «чужой» всё ещё владел ею во время десятидневной поездки вглубь России. Больше, чем жара и несносная дорожная пыль, её беспокоила встреча с матушкой жениха Марией Фёдоровной. В Европе знали о том, с какой строгостью императрица-мать воспитывает своих сыновей и дочерей, знали о её непростых отношениях с невесткой Елизаветой Алексеевной…

Но императрица Мария Фёдоровна при встрече сразу же распахнула радушные объятия, воскликнув, что наконец-то исполняются её заветные желания, поскольку небо посылает ей такую дочь! И вскоре открытое золочёное ландо вынесло трёх русских императриц — бывшую, настоящую и будущую — на заполненные народом и парадными линиями гвардии улицы Петербурга.

Двадцать четвёртого июня Шарлотта приобщилась святых тайн Православной церкви: «новая русская Великая княжна была восхитительно хороша, с распущенными по плечам волосами и со свечой в руке»[77]. А через день народу читали торжественный манифест императора Александра I (составленный мастером высокого слога вице-адмиралом Александром Семёновичем Шишковым):