Книга Карлики смерти - Джонатан Коу

Дорогой У, ты ослеп или как, я поставила жидкость для мытья в буфет, рядом с шоколадным печеньем. Извини за пятна в ванной на стене, там ничего серьезного. Мы с П мылись вместе вчера днем, и он слегка возбудился, только и всего. Он такой милый. С акцентами у меня не очень хорошо – мне показалось, что он откуда-то с Юго-Запада. Сегодня звонил кто-то еще, только я не уверена, что человек тот же самый, меня с постели подняли, и я не очень соображала. Ты намерен доедать этот сыр или пусть плесневеет? С любовью, Т.

Т – Я почти все вымыл, как ты заметишь, но не успел закончить, потому что проспал. Почему я проспал? Потому что в четыре утра меня разбудил чертов телефон, вот почему! Полагаю, то снова был старый добрый Тореадор Томми. Да и говорила ты с ним отнюдь не шепотом. Трещали вы, должно быть, с полчаса. Кстати, не могла б ты в будущем записывать звонки по всей форме, потому что те, кто мне звонит, могут предлагать РАБОТУ. Да, сыр я доем. На мой взгляд, он в совершенно нормальном состоянии. У.

Дорогой У, а мне, по-твоему, каково СНИМАТЬ ТРУБКУ в четыре утра? Меня просто расплющило, когда П позвонил в такой час. Со мной он так раньше никогда не поступал. Никакой причины тому, что не приехал, он не сообщил, но я слышала, как где-то за ним играет музыка, значит, он был в каком-то клубе, или на вечеринке, или еще где-то. И мы и БЛИЗКО полчаса не разговаривали. На самом деле он со мной был очень краток. И голос мне пришлось повысить потому, что он меня почти не слышал. В общем, будь здоров приятно было ему все высказать, если он намерен так и дальше со мной обращаться. Прости, что потревожила твой сон, но что делать с МОИМИ ЧУВСТВАМИ? Я вообще ГЛАЗ не сомкнула в ту ночь, как ты можешь себе представить.

Твой сыр я выбросила. Он весь холодильник завонял. С любовью, Т.

P. S. Раз тебе звонят по делу, а мне П в любое время дня и ночи, что скажешь насчет того, чтоб нам пополам купить автоответчик?

Т – Мне жаль, что Педро тебя расстроил и ты провела беспокойную ночь, но, мне кажется, как-то мелочно вымещать это на безобидном куске сыра. В кухне до сих пор воняет, и, если заглянешь в холодильник, сдается мне, ты обнаружишь, что виновник здесь – твоя банка тарамасалаты, которая давно перевалила за свой срок хранения. Да, поставить автоответчик – прекрасная мысль, и я буду очень рад уплатить за него свою половину. У.

Дорогой У, вчера я провела еще одну скверную ночь и должна сказать, что мне отнюдь не помогло то, что ты сегодня утром грохотал, как стадо бизонов-мурадеров. Не мог бы ты впредь завтракать по утрам чуть тише? Тебе больше никто не звонил, но я не очень понимаю, работает ли у нас телефон, потому что, я уверена, П позвонил бы извиниться за то, что снова не приехал. Было ли у тебя намерение дать мне хоть сколько-то денег за квартиру? Уже прошло больше четырех недель, а я, как тебе известно, не состою из денег. Кстати, видела тебя сегодня в окно, ты шел на работу и выглядел очень худым. Ты хорошо кушаешь? В холодильнике есть немного холодного рагу, так что милости прошу. Я приготовила днем на двоих, но сам знаешь, кто так и не появился съесть свою долю.

Сегодня заскочила в «Таун» и купила машинку. Здорово, правда? Надеюсь, все настроила правильно. Можешь проверить и заодно посмотреть, не оставил ли кто уже сообщения. С любовью, Т.

Я открыл холодильник и нашел холодное рагу. Теперь оно выглядело довольно угрюмо, но на вкус нормальное. Следовало бы его разогреть, выложить на тарелку и все такое прочее, но среди ночи этого делать как-то не хочется. Я просто взял ложку и вынес все это хозяйство в гостиную.

Автоответчик был весь прилажен, и на нем мигала зеленая лампочка. Из инструкции (которую Тина оставила возле телефона) я понял, что это значит – есть сообщение. Интересно, не таинственный ли это мой абонент с юго-западным выговором, а то и кто-нибудь из журнала «Миди-мания» – сказать, что прочли мои рецензии и хотят, чтобы я им писал. Но выяснилось, что сообщение только одно, произнесенное голосом, вне всяких сомнений, испанским:

– Привет, Тина, голубка моя ненаглядная. Да, это Педро, Большой Мальчик, твой маленький колючий кактус, и я надеялся тебя застать, пока ты не ушла на работу. Ничего. Я собирался прислать тебе миллион цветов, чтобы извиниться за то, что снова с тобой не увиделся вчера вечером, но давай я лучше приеду сегодня, немножко ванны примем, а то и что-нибудь еще, если ты понимаешь, к чему я клоню. Я знаю, что могу рассчитывать, детка, – у тебя в окошке будет гореть свет. Увидимся чуть погодя, сладенькая.

Машина щелкнула и выключилась.

Остаток рагу я соскреб в педальное ведро. Пора было спать.

* * *

Микрорайон, в котором я жил, назывался «Поместье Херберта». Построили его в 1930-х, и мне говорили, что в нем до сих пор обитает кое-кто из первых жильцов – уже больше полувека. Я же тут пробыл месяцев пятнадцать и дождаться не мог, когда съеду из этого места. Не то чтоб я не любил соседей – я просто не чувствовал, что у меня с ними есть что-то общее. Стандартное облачение мужчин включало в себя татуировки на груди и руках и, предпочтительно, пару немецких овчарок или ротвейлеров на поводке. Женщины просто весь день таскали с собой младенцев – толкали в колясках или волокли в сбруях – или же просто ходили по магазинам с целой оравой малышей, бегавшей за ними следом кругами, вопя и визжа, постоянно куролеся. Чтобы успокоить всю эту детвору, матери покупали им сладости, хрустящую картошку, шоколадки и банки сладкой колы и лимонада, оттого-то все они были бледны, губы – такие красные, а зубы уже чернели. Женщины района всегда, похоже, были беременны. В квартире под нашей жило по меньшей мере шестеро детей и еще один был на подходе (по случайности, как мне удалось выяснить однажды ночью из особенно громкой ссоры, имевшей место в комнате под моей спальней). Многие мужчины сидели без работы, и заняться им весь день было нечем – они только бродили повсюду, навещали пабы и букмекерскую контору, поэтому трудно понять, как таким семьям удавалось сводить концы с концами.

Район не был особенно буйным – его даже скреплял некий мрачный общинный дух, одно на всех ощущение того, что жизнь есть трудный путь в гору, а поскольку мы все живем тут, радоваться особо нечему. Частенько по ночам со сверкающими мигалками и воющими сиренами сюда налетали полицейские машины, случалось какое-нибудь беспокойство, но нам никогда не удавалось выяснить, в чем там дело. В двери у нас имелось три замка, на окнах – решетки, поэтому к нам никогда не вламывались. Чуть дальше по дороге располагалось общежитие Армии спасения, и туда-сюда, бывало, под окнами весь день бродили отщепенцы и алкаши – шли в парк, если погода стояла хорошая, а то просто заглядывали в винную лавку за сидром или «Особым варевом»[23], а потом садились и пили его прямо на улице.