Книга Карлики смерти - Джонатан Коу

– Сомневаюсь. А что?

– Начальство Джудит позвало ее на какой-то торжественный обед в Кембридж, и она хочет, чтобы я с ней поехал, но Бена мы на такие мероприятия вообще-то не очень можем брать. Так ты б не мог посидеть с ним в этот день? Уверен, к вечеру мы вернемся.

– Меня устраивает.

Мне понравилась мысль провести день дома у Тони: на его пианино можно будет поиграть.

– Тогда не занимай ничем, ладно? Очень благодарен буду. – Тони встал и размял пальцы. – Заказы есть?

Вдали, на другом краю зала, я видел, что Мэделин уже возвращается из дамской комнаты.

– Как насчет «Мне не свезло, и это скверно»?[21]

Он проследил за моим взглядом и улыбнулся:

– Сей момент.

О чем мы с Мэделин разговаривали весь остаток того вечера? Оглядываясь сейчас на наши с нею встречи, я ловлю себя на том, что почти не могу вспомнить сути наших бесед. Возникает жуткое подозрение, что почти все время мы с ней проводили в молчании – или за разговорами до того банальными, что я намеренно вытеснил их из памяти. Знаю, что больше в тот вечер мы не ссорились, и уверен, что спектакль больше не обсуждали. Возможно, мы и впрямь задержались там ровно настолько, чтобы допить вино. Дальше я наверняка помню только, как мы стояли в глубине станции подземки «Тоттнэм-Корт-роуд», в той точке, где расходились дорожки наших различных жизней, а я обнимал ее и тянулся поцеловать в лоб.

– Ну, спокойной ночи, – сказал я.

– Спасибо, что сводил меня. Жалко, что тебе не понравилось.

Я пожал плечами и спросил:

– Когда тебя можно опять увидеть? – Внезапно боль разлуки с нею стала неотвратима и так же груба, как бывала обычно.

Она тоже пожала плечами.

– Как насчет. – день я выбрал наугад, вроде бы – в разумном отдалении, – вторника?

– Ладно.

(Она бы сказала то же самое, предложи я завтра или через полгода.)

Мы назначили время и место, затем поцеловались на прощанье. Неплохой вышел поцелуй.

Длился он четыре или пять секунд, но губы наши были слегка раздвинуты. На самом деле он превзошел мои ожидания.

Но по пути домой никакого приподнятого настроения у меня вообще-то не было. На поезде Северной ветки я доехал до Набережной, оттуда пересел на Круговую к востоку до Тауэрского холма. Поезд был, по-моему, последним. На свежий воздух я вышел точно за полночь и пустился в получасовой пеший поход до квартиры. Человек у билетного барьера меня узнал, устало кивнул и предъявить билет не попросил. На этой станции и в этот час я оказывался так регулярно, что он, вероятно, считал, будто я где-то работаю в позднюю смену. Тауэрский холм. Мне вдруг пришло в голову, что это уместное название для фортепианной пьесы, которую я как раз сочинял. Звучать она должна была устало и меланхолически – как чувствуешь себя в конце долгого дня, когда остается, быть может, лишь слабая надежда на будущее. Пара первых фраз взбрела мне на ум достаточно самопроизвольно, когда я импровизировал, и уже больше недели я с ними возился, пытаясь как-то выстроить. Возможно, тут название поможет.

Вернувшись в квартиру, я сразу зашел в спальню, включил клавишные и усилитель и сыграл то, что пока сочинил:

Дальше я не продвинулся. У меня имелись кое-какие мысли насчет средней части, но я пока не был готов начать с ней работать. Что здесь должно быть дальше? Септаккорд до мажор подразумевал фа минор, это-то вполне легко; как вдруг, замыслив кое-что покрепче для передачи того настроения, к какому я стремился, я взял и написал следующие четыре такта:

Сыграл все восемь тактов подряд и остался ими доволен; однако я по-прежнему не мог придумать, как начать проигрыш. Попробовал тринадцать разных аккордов, и ни один не звучал как надо, поэтому я сдался. Пошел на кухню и заварил себе чашку чая.

Тема два

неотесанный любовник-горлопан, ты с ней подобрее

(хотя ты нужен ей сильней, чем она тебя любит)

Моррисси. «Я знаю, все кончено»[22]

Пока ждал, когда закипит чайник, я поискал, не написала ли мне Тина записку, перед тем как уйти на работу. Она работала в ночную смену в машинописном бюро крупной юридической конторы в Сити; смена у нее была с семи вечера до двух часов ночи. Это значило, что, когда я приходил вечером, дома ее не бывало. Иными словами, мы с ней никогда не виделись. Сомневаюсь, что вообще видел Тину дольше двух-трех часов с тех пор, как вселился к ней в квартиру. Даже по выходным она весь день спала, а всю ночь бодрствовала, да и кроме того, я старательно избегал оставаться по выходным дома – это нагоняло слишком глубокую тоску. Стало быть, почти все, что о ней знал, я почерпнул либо от Тони и Джудит, либо из тех записок, которые она мне обычно оставляла перед уходом на работу. Знал я, к примеру, что она лет на пять меня старше и встречается с испанцем по имени Педро, который живет в Хэкни и работает в таком же графике, как она, водителем мини-такси. Она ему выдала ключ от квартиры, и он обычно каждую ночь часа в три приходил, только чтобы с нею спать. Вообще-то не знаю, с чего я взял, будто он скользкий тип. Я с ним ни разу не встречался или как-то. До той ночи я и голоса-то его не слышал.

Чтобы оставлять друг другу записки, на кухонном столе имелся линованный блокнот формата А4.

Это представлялось более удовлетворительным, нежели просто писать на клочках бумаги. Так у нас с ней мог происходить настоящий диалог. Я выбрал самый свежий листок и прочел всю нашу переписку за последнюю неделю. Начиналось все сравнительно скромно – посланием от Тины:

Дорогой У, я вижу, ты еще не вымыл посуду. Почти все грязные черепки – твои, и вдуть мне, если стану все это делать за тебя. Как, по-твоему, я должна днем готовить приличный завтрак для П, если я даже к мойке подойти не могу? Днем тебе звонил какой-то мужчина. С любовью, Т.

Т – Причина того, что я не мыл посуду, попросту в том, что НЕТ ЖИДКОСТИ, а я точно знаю, что покупать ее – твоя очередь. Ты обратила внимание на влажные пятна на стенах ванной, и что, по-твоему, нам нужно с ними делать? Сообщать мне, что «звонил мужчина», совсем без толку, если не собираешься говорить, в чем там было дело. У него был валлийский акцент? У.