Книга Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева

«Настоящим извещаем, что ваше имя внесено в список претендентов на получение государственной награды как одного из многодетных родителей. В ближайшее время президентом будет подписан приказ о вашем награждении медалью „Образцовая многодетная мать“».

— Это значит, маме дадут медаль, — объяснила Людмилка, — за нас.

— А за кого из нас? — спросила Нина.

Мы чуть не подрались из-за этого, честное слово! Каждому хотелось, чтобы медаль дали из-за него. Но мама сказала, что ни за кого по отдельности медали не дают. А только за всех. Если бы не было хоть кого-то из нас — все, никакой медали. В это время в дверь позвонили. Это пришла соседка тетя Зоя.

— Говорят, тебе медаль дают? — с порога спросила она. Странно, что она уже знает об этом, мы сами только что открыли конверт.

— Не мне, — поправила мама, — нам.

— Всем! — закричала Людмилка.

— Только это пока не точно, — сказал Илюха. Вечно он сомневается!

Почти месяц все соседи приходили к нам и поздравляли маму.

— Давно пора! — одобрял дед Поняешь. — Дай сто рублей! За твоих детей! За твоих детей, что ты?!

— Я знала, что справедливость есть! — провозглашала Любовь Николаевна. При этом она приветливо смотрела на Людмилку. Сестра на всякий случай скрывалась в комнате.

Ничего, скоро и это забудется. Скоро они помирятся окончательно. Вот только принесем медаль.

Наконец настал день получения медали. Накануне снова пришло письмо. В нем было сказано, что мама должна прийти в здание правительства области, в парадной одежде, в два часа дня, без опозданий, будьте добры.

Весь вечер наша мама стирала одежду, полночи гладила. Зато назавтра весь двор уселся перед окнами полюбоваться, как мы идем в правительство. Давненько они не видели всех нас такими нарядными! Дед Поняешь сначала даже увязался за нами. Но вовремя остановился, а когда мы сели в троллейбус, помахал рукой. Что-то будет!

В здание правительства нас пустили не сразу. В списке приглашенных была только мама, а тут пришли еще пять человек (папа был в неизвестных далях). Милиционеры упрямились долго. Это они зря. Не с теми связались! Наша мама быстренько объяснила им, что к чему. Она сказала, что если кто-нибудь из нас останется на улице, пятно позора надолго ляжет на их, милиционеров, плечи и души.

— У вас есть дети? — то и дело спрашивала она. — У вас у самих есть дети, вы должны меня понять! Вы меня понимаете, я вижу по глазам!

Не знаю, как мама умудрилась увидеть в их глазах понимание. По-моему, в них было только желание избавиться от нас как можно скорее. Как бы там ни было, через пятнадцать минут все мы оказались в здании правительства, на втором ряду зала торжественных заседаний. На первый сесть постеснялись.

Сначала награждали тех, кто больше всего построил зданий. Потом — кто больше всего открыл магазинов. Тех, кто продал много автомобилей. Потом наградили разных писателей, поэтов и музыкантов. За ними на сцену стали вызывать тех, кто лучше всех работал на заводе, на земле.

Наградили врачей и учителей. Потом пожарных и спасателей на воде. Оказывается, за год они вынесли из огня и воды 376 человек. Могли бы и больше, только год закончился. Но и 376 — интересное число, мне оно запомнилось. Потом наградили многодетную семью из пяти человек. Все трое детей из этой семьи закончили учебный год на отлично. Даже по поведению. Со сцены они показали нам язык. Кстати, всем, кого награждали, дарили еще и портреты углем. Дали их и этой семье. Ну, не знаю, может быть, я бы даже ноги не стала рисовать и дарить этим выпендрежникам. А тут — портреты.

Илюха как-то нехорошо заерзал на стуле.

— Когда их нарисовали? — шепнул он мне.

— Да ладно, какая разница.

— Нас не рисовали.

— Тебя попробуй нарисуй. Вечно где-то шляешься. Картежник.

Он, конечно, никаким картежником не был. Я так его называла, потому что он любил географические карты, искал на них край света, составлял маршруты.

Пока мы так переговаривались, на сцену за наградами поднимались священники и ветеринарные врачи. Потом начался концерт. А нас на сцену так и не позвали.

Мы вышли из зала. Спустились вниз. Милиционеры, которые не пускали нас, вдруг улыбнулись и отдали честь. Кажется, они даже хотели крикнуть что-то, но Илюха посмотрел на них уж очень выразительно. Потом мы вышли на улицу. И пошли домой. Людмилка плакала. Нина сопела носом. Витька сжимал кулаки и двигал нижней челюстью. Илюха держал маму под руку и гладил ладонь. Я бегала от одного к другому, смотрела в лица. На маму смотреть не стала. Не получилось. Хотелось плакать. Очень хотелось. Но как-то не плакалось. Во дворе нас встретил дед Поняешь.

— Ура! — закричал он, но потом увидел наши мрачные лица и замолчал. И куда-то исчез. Лучше сказать — растворился. Но тут же появилась тетя Зоя.

— Поздравляю, — сказала она. Как на нее Илюха посмотрел — я бы не выдержала такого. А она — ничего. Говорит:

— Мы там стол накрыли. Пойдемте. Мы вас любим. Оказывается, как только мы уехали, во дворе появился почтальон. Он принес извещение нашей маме. Там было написано:

«В связи с тем, что не все ваши дети — ваши прямые родственники, вам медали не полагается. Извините за беспокойство».

Но было уже поздно, мы ушли. Тогда наши соседи решили поздравить нас самостоятельно. Накупили всего-всего, накрыли стол и стали ждать нас.

И мы пришли, сели за стол, пировали, веселились и даже пели. И не надо нам было никакой медали. Дед Поняешь сказал:

— Зачем тебе медали, Вера? Вот твои медали. — И показал на нас. А когда выпил еще, заявил, что все соседи, весь двор — одна большая медаль.

Странно, конечно.

Минус двое

Нины долго не было. Она всегда приходила позднее всех, но в тот день как-то особенно задержалась. Все нервничали. Я бегала по улице и звала ее. Со мной бегал Илюха. А Людмилка искала с Витькой. Поодиночке мама нас не отпускала. Мы бы могли и без ее разрешения уйти, но не хотелось лишних расстройств. Мама и так была сама не своя. А тут еще эти инспекторы. Как нарочно. Вечно они приходили в самый неподходящий момент. То припрутся, когда мы печем пирог, и их приходится угощать, то «заглянут», когда мы с Илюхой деремся. Надоели. Главное, сделать с этим ничего нельзя, у них такая работа. Проверяли, как мы живем, не обижает ли кто Витьку.

— Вы поймите, — не раз говорили они маме, а иногда и папе, — ребенок не ваш, детдомовский. У вас, кстати, все на месте? Все вещи? Ничего в последнее время не пропадало?

В такие минуты Нина еле сдерживалась. Если бы мама не велела ей молчать и не распускать руки, эти инспекторы давно бы получили от нее в глаз. По крайней мере, услышали бы от нас много интересного о себе. Но — нельзя. Мама сказала, лучше вести себя тихо, чтобы нам было меньше замечаний. Они и так что-то слишком часто стали интересоваться, где наш папа, почему так редко бывает. Мы дружно врали, что работает допоздна. А иногда и на ночь приходится оставаться, у водителя троллейбуса такая работа, знаете ли, сложная. Кажется, они не верили. Но ставили в своих бланках плюсики. Плюсики — это хорошо. Их ставили за мамину вежливость, чистый фартук и Илюхины географические карты. Как ни странно, плюсы зарабатывала Нина. За молчаливость. Витька зарабатывал их тем, что каждый день ездил в свой интернат. Все минусы доставались нам с Людмилкой. За неприбранную комнату. Вечно они приходят в самый неподходящий момент, повторю свою простую мысль.