Книга Герман - Ларс Соби Кристенсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миновав питьевой фонтанчик, Герман вышел на улицу. По трамвайным путям струились листья. Кругом ни души. Герман – последний человек на Земле.
У Бондебаккен жирный черный кот перешел дорогу прямо перед ним и пролез сквозь изгородь. Кто-то упустил зонт, тоже черный, он кувыркался вниз по тротуару с переломанными спицами.
Внезапно Герман услышал странные шаги и перестал быть один. Из-под горки показалась Муравьиха, она в своей манере ползла в его сторону. Герман резко затормозил, шмыгнул за угол ближайшего дома и замер. Сердце сбилось с ритма, узел так вдавился в горло, что перехватывало дыхание. Муравьиха все ближе и ближе, он слышит ее шаги, и вот она – стоит на углу, отдыхает, повиснув на костылях, чтобы перевести дух, потом медленно поворачивает лицо к Герману, словно все время знала, что он тут стоит. Поверх шляпы Муравьиха натянула полиэтиленовый пакет, из ботинок торчат куски газеты. Она открыла рот, и Герман с удивлением понял, что Муравьиха умеет говорить.
– Почему ты меня боишься?
Герман сорвался с места, вихрем пронесся мимо нее, домчался до Гюльденлёвесгатен, усаженной деревьями, и рванул вверх по ней к Фрогнер-парку. Впереди показался конь без всадника, земля дрожала под копытами, крупное животное блестело в каплях дождя, а потом пропало среди деревьев. Герман подумал, что в такой день пропадает все, смывается дождем и утекает, и скоро его очередь исчезнуть, как исчезли зонтик, черный кот и конь.
И вот он снова под деревом, листья все облетели. Ветки скребут небо, будто костлявые черные пальцы, похоже на огородное пугало или на привидение в шкафу глубокой ночью, когда радио выключено во всех домах и погасили последнюю лампу. Герман огляделся: людей никого, одни статуи – огромные, серые, кургузые, они таращились на него оплывшими глазами. Он помчался назад, к мосту, прислонился к перилам. Плавали утки и лебеди без головы и шеи.
Герман вытащил железную расческу и что есть силы кинул ее.
– Врунишка-врунишка, голова как шишка!
Расческа описала дугу, разодрала дождь и тюкнула утку точно в темечко. Утка крякнула, побарахтала лапами и ушла под воду вместе с расческой. Но вскоре вынырнула и вразвалочку вышла на берег. Герман оглянулся на Злюку – тот стоял рядом и все видел, но Злюка не будет ябедничать, он друг, единственный друг. Тут Герман услышал шум с другой стороны и остановился как вкопанный. Это Руби, она уже заметила его, убегать поздно.
Руби подошла, стряхнула капли с волос и сказала серьезно:
– Ты уезжаешь?
Она показала на пакет.
– Возможно.
– А куда?
– В Адапазары.
– А с собой что взял?
Герман замялся.
– Спортивные тапочки, футболку и шорты.
Руби засмеялась и подошла на шаг ближе.
– Ты прогулял урок.
Герман молчал.
– Боров очень сердился.
– Ты шла за мной?
– С чего это мне ходить за тобой?
Этого Герман не знал.
– Идем, – позвала Руби.
Они спустились к воде. Руби сняла ранец и вытащила бутерброды. Потом оглядела пруд и поцокала. И сразу появилась утка, она вышла из воды, вперевалку притопала к Руби и принялась за хлеб с колбасой. Провозилась с едой довольно долго, потом возвратилась в воду и стала дрейфовать вдоль берега, загребая боком.
Руби повернулась к Герману.
– Это моя утка. У нее крыло сломано.
Неизвестно отчего Герман вдруг повеселел. Сел на размякшую землю, вытянул из-под подбородка узел и сунул его в рот. На вкус неплох. Утка лежала на воде тихо, кособоко – похоже, она дала течь.
Руби доедала бутерброды.
– Тебе не нравятся рыжие? – спросила она внезапно.
Герман закашлялся и выплюнул узел.
– Рыжие волосы?
Глаза у Руби стали совсем узкие.
– А у тебя правда плешь на голове?
Герман смотрел на нее, рыжие волосы вспыхивали, несмотря на дождь, они пылали как огромный нимб.
– Нет два раза!
– Дай посмотреть!
Она потянулась сорвать с него зюйдвестку. Герман вцепился в нее двумя руками, стал отбрыкиваться, Руби упала и откатилась в сторону. Встала в грязи на коленках и давай всхлипывать вперемешку с хохотом.
– Плешивый! Плешивый!
А потом молча поднялась, взобралась на взгорок и пропала за статуями.
Герман остался сидеть. Дождь все лил. Утка плавала, сужая круги. Он сидел, пока не закоченела спина и из земли не выползла темнота. Тогда он встал и мимо ресторана, где уже убрали стулья, вышел на площадь Фрогнер. И почти сразу зажглись фонари. Ветер гнал мокрый желтый свет по тротуару. Домой Герману идти не хотелось. Оставалось одно – идти к дедушке.
Дверь здесь никогда не запирается. Герман осторожно отворил ее и скользнул в темный коридор. Уже отсюда был слышен дедушкин сон, что-то пузырилось и лопалось меж тонких синих губ. Герман прошел дальше, в комнату, и сел рядом с кроватью. Вот дедушка, лежит – и ничего не поделаешь. Лицо у него цвета разбавленного водой молока, и с каждым годом оно все водянистее, еще немного – и дедушка станет невидимкой.
Но тут дедушка медленно повернул к Герману лицо, открыл глаза, попытался улыбнуться.
– Это ты, Герман? Я проспал целый день?
– Это я. Сегодня четверг.
– Дождь сильно льет?
– Снега пока нет, дедушка.
Они помолчали. На ночном столике сохла половина рыбной котлеты. Герман сунул ее в рот. По краям зачерствела и жесткая.
– Шапку снимать не будешь? – спросил дедушка.
– Оставлю, наверно.
– И правильно. Неровен час вихрь налетит.
– А сквозь балдахин дождь капает?
– Случается. Но обыкновенно в наших краях погода сносная.
Он нащупал плитку шоколада и протянул Герману. Они долго рассасывали свои кусочки, и цвет дедушкиного лица стал ярче.
– Дочь твоя врет.
Дедушка сглотнул, адамово яблоко заходило как акулий плавник.
– Что ты сказал?
– Дочь твоя врет. По-черному.
– Герман, ты это о своей маме?
– Она мне не мать. Меня прибило к берегу Осло-фьорда на круге, а она меня подобрала.
– Ты почему так сердишься?
– Не могу сказать.
– Ладно. Расскажешь в другой раз… В другой раз.
