Книга Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень точно.
Вот заметка, которая стала причиной для этого разговора.
27.06.2011
Они были самовлюбленные, напыщенные, неискренние, склочные, склонные к доносительству, неталантливые, неталантливые, неталантливые и мертвым узлом связанные с советской властью, без которой их творчество и даже их человеческое существование оказались бессмысленными и даже невозможными. И во многом именно они виноваты в сегодняшней эпидемии бессилия и бессмысленности, охватившей отечественную интеллигенцию или то, во что она превратилась.
Удивительно, как бесповоротно этот взгляд на диссидентов 70–80-х (как носителей либеральных ценностей их теперь – чтоб уж заодно – называют «шестидесятниками») укоренился в самых разных, несовместимых даже кругах. Вот недавно вышел роман молодого писателя Всеволода Бенигсена «ВИТЧ». Название расшифровывается как «вирус иммунодефицита талантливого человека». Это заболевание выражается «в творческой серости».
Если бы Всеволода Бенигсена можно было заподозрить в умной стилизации, то пришлось бы признать, что «ВИТЧ» – это тонкое самоописание: в смысле художественных достоинств уместнее всего было бы оценить этот роман именно как серый. Но самоиронией здесь и не пахнет, так что говорить об этой книжке не стоило бы вообще, не будь она насквозь конъюнктурной и в этом смысле выражающей теперешнюю социальную моду. Бенигсен подхватывает мысль, которую принято, а соответственно – выгодно думать. Мысль про то, какими дутыми героями и никчемными людьми на самом деле были диссиденты – как выясняется, они и были главными носителями этого ВИТЧа.
Людмила Улицкая, писатель совершенно другого уровня, разряда, опыта и возраста, чем Бенигсен, в последнем своем романе «Зеленый шатер» – с болью, всяческими оговорками и без всяких ВИТЧей – пишет примерно то же самое. Владимир Путин берет, как ему свойственно, широко и обобщающе, но, в принципе, говорит о том же, вернее, о тех же: пустопорожние персонажи, которым следует «бороденку сбрить» и заняться делом или смирно сидеть на пенсии, это в первую очередь те самые прошлые диссиденты, а уж потом их немногочисленные теперешние последователи.
Эдуард Лимонов говорит о них с пренебрежением, Александр Проханов – со своей коронной ненавистью, Максим Кантор – с уверенностью, что он-то знает и знал лучше, молодые писатели, именуемые почему-то «новыми реалистами», утверждают, что диссиденты потеряли им великую страну. Поминать Сергея Доренко как-то стыдно, но перечисление можно продолжать.
Единственный «новый» голос, проникнутый восхищением заслугами и смелостью диссидентов, был на самом деле записан давно. Это голос Лилианы Лунгиной, говорящей в «Подстрочнике» о значительности самиздатской «Хроники текущих событий» и, например, романа «Верный Руслан» как о чем-то само собой для приличного человека разумеющемся.
Но, при всей восторженности, которой был встречен «Подстрочник», теперешнее мнение по поводу диссидентов продолжало и продолжает формироваться в весьма далеком от взглядов Лунгиной ключе. Диссиденты 70–80-х расцениваются сегодня как сборище недальновидных мегаломанов, хоть и протестовавших против чего-то и даже рисковавших – но ради какого-то своего извращенного удовольствия, ради возможности жить мимосоветской, как пишет Улицкая, жизнью, будучи при этом по-особенному, глубинно советскими.
Диссиденты действительно не были все поголовно героями, но причина такой теперешней консенсусной к ним нелюбви, очевидно, не в этом. Герои и не герои, талантливые и не очень, они так или иначе обладали принципами. Принципами, которые, возможно, и предавали, но ради которых и страдали. А наши принципы заключаются в том, что у нас их нет, – сегодняшний мир, знаете ли, в отличие от советского наивняка, слишком для этого сложен и неоднороден. И тут даже никто и не спорит – но все же для общего комфорта приятней считать, что те глуповато принципиальные люди – это сборище эгоистов, повязанных с советской властью. Потому что если так, тогда у нас – ну все совсем в порядке, разве что немного того самого ВИТЧа, да и тот, конечно, скоро пройдет.
Тот разговор о диссидентах и об отношении к ним был живой, неглупый, актуальный. И, разумеется, не вызвал почти никакой реакции, никакого отклика. Это вообще наша проблема – абсолютное отсутствие интереса к дискуссии, если только это не злобная перепалка, желательно со взаимными оскорблениями, и не трюк центрального телевидения, выдающий формально, а не реально отличающиеся угодные пропагандистам взгляды за «разнообразие представленных мнений». Грубо говоря – у нас практически полностью выветрился интерес к правде. И хотя интеллектуальная дискуссия нужна не для того, чтобы выяснить правду, а для того, чтобы говорить о ней, она ведется – обязательно, всегда – «в присутствии правды». Вернее, в присутствии возможности одной на всех правды. Мы же в такую возможность практически уже не верим.
10.10.2014
Что получилось бы, если б в одном треде фейсбука встретились Ноам Хомский, Джоан Дидион, Исайя Берлин, Майкл Чабон, Сьюзен Зонтаг и Колм Тойбин? Получился бы журнал The New York Review Of Books, ровно такой, какой он есть, с одним только допущением – каждый комментарий был бы длиной в пять тысяч слов минимум. То есть получился бы, кроме прочего, журнал, фильм к 50-летию которого (в сущности – просто корпоративное видео) из дружбы и, скажем так, респекта снимает Мартин Скорсезе.
Фильм называется The 50 Year Argument («Спор длиной в полвека»), и его главная теза, само собой имеющееся в виду понимание, для сегодняшней России совершенно неактуальна, вернее, в ней не работает. Она состоит в том, что думанье, работа мысли, обмен мнениями – это все очень важные, значительные, нужные вещи.
Этот эффект достигается очень простым способом. С самого начала авторы (Скорсезе делал это кино вместе с документалистом Дэвидом Тедески) как бы по наивности задаются простецким и к тому же, кажется, успевшим надоесть вопросом: «Зачем нужны интеллектуалы?» И они не то чтобы впрямую отвечают на него (нельзя же считать ответом приведенный тут знаменитый трюизм Хомского из статьи 1967 года, напечатанной как раз в The New York Review Of Books: «Ответственность интеллектуала состоит в том, чтобы говорить правду и раз облачать ложь»), а делают так, что этим ответом оказывается весь фильм.
«Споры, имевшие место на страницах этого журнала, – говорит в кадре бессменный редактор-основатель Роберт Сильверс, – сегодня получили уже статус легендарных. Эдмунд Уилсон против Владимира Набокова о литературном переводе. Эдвард Саид против Бернарда Луиса об ориентализме. Гор Видал против всех по всем вопросам».
Из этого перечисления может показаться, что конфликты здесь разгорались исключительно на общегуманитарной почве, – но это не так. В каждом выпуске The New York Review оf Books публикуются один или два общественно-политических материала, темы которых, по признанию Сильверса, всегда появляются спонтанно, по наитию. Именно так, «из воздуха», там появилась полемика Ноама Хомского и Авишая Марголита о Ближнем Востоке, переписка Гавела и Солженицына о постсоветском мире, статьи, выражающие различные мнения (и различные репортерские взгляды) по поводу «арабской весны» и движения Occupy Wall Street.
