Книга Портрет королевского палача - Елена Арсеньева

Итак, наша область по чистой случайности не прибавилась к печальному списку мест, где шахидам удалось бы воплотить в жизнь свои кровавые планы. Террористка-смертница, личность которой еще не установлена спецслужбами, погибла. Кроме того, имеется еще одна случайная жертва.

Сообщнику террористки удалось скрыться. Как утверждает наш источник, есть основания предполагать, что попытка совершения теракта находится в связи с убийством сотрудников полиции на посту ГАИ на автотрассе Москва – Нижний Новгород.

Ведется расследование происшедшего, в области объявлен план-перехват.

Продолжение записи от 15 сентября 1919 года, Петроград. Из дневника Татьяны Лазаревой

О господи, нет ничего страшнее и безнадежней, чем рыдать по невозвратному. О чем бишь я писала? Ах да, о вечере поэзии!

Я была безмерно изумлена, когда признала милую футуристку с улыбкой-цветком в милой супруге полковника Борисоглебского, с которой встретилась в предварилке.

Она замечала, что я поглядываю на нее с доброжелательным вниманием, и всегда особенно приветливо улыбалась мне, и в прошлую пятницу вдруг сказала – доверчиво, словно младшая сестра – старшей:

– Знаете, Татьяна Сергеевна (к слову сказать, мы, постоянные посетительницы, уже немного знакомы между собой), в прошлую пятницу мой муж смог подойти так близко к окошку передач, что я исхитрилась протянуть ему руку, и он поцеловал мои пальцы и даже проговорил несколько слов. Ах, кабы сегодня удалось мне улучить мгновение шепнуть Алешеньке, что дело его почти закончено, что он скоро будет дома!

– Откуда вы знаете, Анастасия Николаевна? – не сдержала удивления я.

Ее розовый рот вновь расцветает чудной улыбкой:

– Мне сказали. Мне обещали наверняка. Теперь свобода моего мужа – вопрос нескольких дней!

Я улыбаюсь в ответ на ее откровенную радость, но смотрю с недоумением. Кто мог сказать такое?.. Неужели этой очаровательной девочке удалось попасть на прием к одному из двух самых страшных людей Петроградской чеки, которые ведают судьбами заключенных: к Озолину или Рончевскому? Причем из них двоих, как говорят, Озолин более человечен. Если он ведет дело, еще есть надежда переломить его ход. От Рончевского же не вырвешься… Наверное, дело Борисоглебского у Озолина. Ну что ж, дал бы Бог, дал бы Бог…

У Анастасии Николаевны такое чудесное настроение, что мы даже немножко отвлекаемся от реальности и болтаем о прошлом. Я напоминаю ей тот литературный вечер у княгини Юсуповой, описываю разноцветное платье, и Анастасия Николаевна смеется:

– Это оттого, что в ту пору меня звали Коломбиной. Потому и платье разноцветное. У нас, у поэтов, тогда непременно надо было зваться Коломбинами, Пьереттами да Арлекинами. Ужас, да?

И она заливисто хохочет, вспоминая о прошлом, хотя ужас – вот он, рядом с нами, вокруг нас, ужас – это наше настоящее, я уж не говорю о будущем…

– А как называли вашу подругу, помните, с перьями и в рыболовной сети? – спрашиваю я, умалчивая, разумеется, о других приметах сей экстравагантной особы.

Лицо Анастасии Николаевны словно освещается изнутри:

– Оленьку? Ее называли Арлезианкой. Очень красиво, верно? Если не ошибаюсь, это какое-то цыганское племя… Впрочем, не помню. Хотя у нее и литературный псевдоним был прелестный: Елена Феррари. Она под псевдонимом была у нас в группе, ее настоящее имя я узнала вот только что, на днях.

– Как? – изумляюсь я. – Вы до сих пор дружите?

– Нет, мы прежде вовсе не дружили и даже не встречались все это время, однако буквально два дня тому назад она вдруг…

Договорить не удается: Анастасия Николаевна видит в окошко своего мужа, и более ничто для нее не существует!

Это было в прошлую пятницу. А нынче…

Нынче моей милой футуристки у окошка не оказалось. Разумеется, я подумала, что ее надежды сбылись, и Борисоглебский отпущен на свободу. Не стану скрывать: я надеялась, что Костя через него сможет передать мне весточку. Наверное, не удалось. В любом случае, нынче же пойду к Борисоглебским! Анастасия Николаевна, помнится, обмолвилась, что они живут на углу Сергиевской и Заиконоспасской улиц, в двухэтажном доме. Непременно отыщу полковника и все-все выспрошу о Косте!

С этими мыслями я подхожу к вывешенным на стене спискам. Это страшные списки! С трепетом приближаются к ним завсегдатаи приемной предварилки! Через них чека извещает нас об участи наших близких. Как правило, напротив фамилии либо ничего не написано (значит, это лицо по-прежнему находится в тюремной камере); либо – «отпущен», но это великая редкость (за все время моих хождений в предварилку я видела такую подпись только дважды); либо… либо – «сообщат на квартиру». Это страшно. Это конец… Это означает – человек расстрелян, но самого слова «расстрел» нигде не пишут – только в приговорах, которые хранятся в подвалах чеки. На квартиру никто ничего никому не сообщает, потому что сообщать больше нечего. В «милосердной» чеке, такое впечатление, служат не отъявленные головорезы, а кисейные барышни, которые морщат носики при виде той крови, которую проливают собственными же руками!

Итак, я подхожу к спискам и с сердечным замиранием веду глазами по фамилиям. Никогда не подозревала, что Лазаревых так много на свете! В одной Предварилке их заключено четверо. Нет, месяц назад их стало трое, и надпись «Сообщат на квартиру» против фамилии «Лазарев С.К.» едва не свела в могилу меня саму. Ведь в первое мгновение я решила, что буквы просто перепутали, что там написано Лазарев К. С., то есть мой Костя!.. Нынче Лазарев К. С. и двое его однофамильцев значатся с прочерками, что само по себе хорошо. Ей-богу, лучше не иметь никаких известий, чем получить печальные новости! Со вздохом бросаю на список последний взгляд – и столбенею.

«Борисоглебский А.В., полковник, – читаю я. – Сообщат на квартиру».

Борисоглебский А. В.! Алешенька, называла его жена… Господи помилуй! Расстреляли! А как же обещание освободить?! Она, несчастная, так надеялась! Так ждала!

Лицо Анастасии Николаевны представляется мне – и я ничего не могу поделать с собой, стою перед этим ужасным списком и заливаюсь горючими слезами, хотя обычно стараюсь сдерживаться, чтобы не распотешить барышню, сидящую за окошком выдачи разрешений на передачу.

У нее пухлощекая мордашка, высоко взбитые кудряшки и накрашенные губки. Какая-нибудь содком, наверное. Так теперь называют содержанок комиссаров. К ним идут даже и приличные девушки: есть-то надо! Однако эта, раскрашенная, никогда в жизни не была приличной!

Кое-как дожидаюсь назначенного времени, чтобы просунуть в окошко свою жалкую торбочку с пшенной кашей для Кости, – и снова начинаю всхлипывать, когда вспоминаю, что убит человек, который заботился о том, чтобы у всех заключенных была еда. О моем Косте заботился…

Я хотела идти к Борисоглебским, чтобы узнать о брате? Теперь узнавать не у кого, но я все равно пойду к Анастасии Николаевне. Сердце разрывается, когда думаю о ней. Ох, ну зачем, зачем тот человек обнадежил ее, посулил свободу мужу, посулил жизнь?! Лучше б не обещал, коли не был уверен!